"Федор Сологуб. Червяк (Сб. "Игра и кара")" - читать интересную книгу автора

упрашивала ее не говорить. Анна Григорьевна сердито оттолкнула ее.
Владимир Иваныч, освобождаясь от шубы при помощи жены и услужливой
Жени, громогласно восклицал:
- Я ей, курицыной дочке! Будет помнить до новых веников, ясен колпак!
Ужас охватил Ванду; ей представилось, что Владимир Иваныч узнал
каким-то чудом о разбитой чашке. Но скоро из его отрывочных восклицаний
Ванда поняла, что речь идет о другом. Смутная надежда шевельнулась в ней:
может быть, удастся оттянуть до после обеда, когда Рубоносов будет, от
нескольких рюмок водки, в добродушном, сонном настроении. Поспешно
вернулась она в гостиную и стала перед столом, стараясь заслонить обломки
чашки. Катя помогла ей, подвинув на столе лампу так, чтобы она сбоку
закрывала тарелку.
Владимир Иваныч вошел в гостиную, потрясая кулаком и повторяя на
расспросы Анны Григорьевны:
- Погоди, все расскажу по порядку, дай промочить горло.
Он остановился перед зеркалом и самодовольно оглядел себя, - он
казался себе самому первым красавцем в городе. Потом он снял сюртук,
бросил его Ванде и крикнул:
- Ванда, тащи в нашу спальню!
Ванда трепетно подхватила сюртук и уныло потащила его в спальню
супругов, бережно держа его за петлю воротника и высоко подымая, словно бы
он был стеклянный. Для большей осторожности она даже приподнялась на носки.
Смешливая Саша закрыла рот рукой и выбежала из комнаты. Щеки Ванды
покрылись яркой краской стыда и досады.
Рубоносов, оставшись в жилете, опять посмотрелся в зеркало и стал
расчесывать свои гладкие, светлые волосы с пробором посредине.
Отвернувшись от зеркала, он увидел на столе, на тарелке, черепки. Мигом
признал он в них остатки той вместительной чашки, из которой привык пить
чай, - и почувствовал себя жестоко оскорбленным.
- Кто разбил мою чашку? - закричал он свирепым голосом. - Ведь это же
безобразие, - мою любимую чашку!
Он гневно зашагал по комнате.
- Известно, кому же больше, как не Ванде, - заговорила злым, шипящим
голосом Анна Григорьевна.
Женя, торопясь услужить, взволнованно повторила свой рассказ о том,
как Ванда разбила чашку. Потом она растопырила руки и закружилась,
представляя Ванду. Ее слегка поникшее зеленоватое лицо с тупым носом
выражало озабоченность усердия, злые губы не улыбнулись и спина
отвратительно горбатилась.
- Вечные шалости! - шипела Анна Григорьевна. - Никакой нет управы с
этой девчонкой. Уйми хоть ты ее, Владимир Иваныч, - ведь иначе что же это
у нас будет: всю посуду перебьют. Ведь они нам не золотые горы возят, -
одни хлопоты да беспокойство с ними.
- Она и тарелки чуть не побила, - опять вмешалась Женя, - Маланья
несла из кухни тарелки, а она на нее как налетит! Маланья едва только
подхватила, а то так бы все тарелки вдребезги.
Рубоносов постепенно свирепел, багровел и гневно рычал. Ванда стояла
за дверьми гостиной, плакала и тихонько молилась, торопливо крестясь.
Сквозь щель двери видела она багровое лицо Владимира Иваныча, и оно
было ей отвратительно и страшно. Рубоносов крикнул: