"Роман Солнцев. Год провокаций (повесть) " - читать интересную книгу автора

гранитным домом, на входе которого сверкало черное стекло с золотыми буквами
"Дом художника", милиция его не тронула. А утром Деев отослал бандероль
с двенадцатью рисунками в Москву, в орган ЦК КПСС
"Правда", с письмом, в котором кратко изложил свою жизнь. В конце
приписал: я мечтаю служить народу, хочу рисовать нашу замечательную
действительность, но из-за того, что один раз в жизни оступился (и то в
домашнем кругу, по вине опьянения), мне не дают жить и дышать.
Редакция молчала с месяц. И вдруг выходит очередной номер газеты
"Правда", а на первой странице, а потом еще и на третьей напечатаны
пять его рисунков! И милиционер там, и девушка с книгами, и дети... только
цыганок не напечатали... Подпись: Алексей Деев, Красносибирск.
Из крайкома позвонили в Союз художников: куда смотрите? Москва оценила,
а вы спите?!. и Алексея Ивановича немедленно приняли в члены СХ, помогли с
красками и кистями, выделили комнату-мастерскую, где и стал он отныне жить.
Это узкое, с покатым потолком помещеньице располагалось там же, в Доме
художника, под чердаком, где в одном из отсеков хранятся отбракованные с
выставок картины...
Только вперед! Только провоцируя дураков! И только в валенках!
Чтобы жить стало еще веселее, Деев со строгими глазами стал
распространять слухи, что ему будто бы заказал свой портрет один из
секретарей ЦК КПСС, который родом из Сибири... И что Зинка - дальняя
родственница этого секретаря... Пусть завистники трепещут!
- Так и выстраивалась линия судьбы! - рассказывал он Никите. - Я понял:
только на опережение надо идти. Ведь если развесишь аксельбанты из носу,
мол, достоин ли я хлебать кислород, тебя тут же в конец очереди поставят. А
дожидаться, пока исполнятся предначертания Библии: первые станут последними,
а последние - первыми, можешь не дождаться. Верно, птичка? - восклицал лысый
бородатый Деев, строя забавную рожу в окно подлетевшей синице. - Или это
агент ФСБ? Но, кажется, такой электроники пока не придумали, да и зачем?! Я
патриот! Патриа о муэрте!
Синица, что-то чирикнув в ответ, улетала. А дядя Леха, смеясь,
продолжал:
- Вот мыслишь красиво жизнь построить, поскольку какой-никакой, а
талантенок есть... очки носишь, загадываешь серьезные победы... да вот беда!
Какая-то пьянь вдруг сшибает тебя на драндулете - ему лет пять зоны, а тебя
уже нету на свете, превратился, ха-ха, в цветочки, в туман над землей, а
если и остался жив, сидишь, вроде краба, боком на земле и подаяния
просишь... А бывает, обидчику успеешь дать по мордасам - тебя же и
посодят... и какая-нибудь тварь нечесаная ткнет в бок пальцем: "Чегой-то ты
такой симпатишный? Уж не девица ли?.." - и забьешься ты в страхе, Никитушка,
под нары, в угол. Ко мне приставал один амбал, до смерти его запомнил. Я же
был тогда вовсе хрупкий, глаза горят, ну, прямо добыча для услаждения при
отсутствии присутствия. Вот тогда и решился бежать. А у Зинки пышная золотая
коса... Жаль, у твоей нету такой, ежели что... ха-ха... шучу, конечно... Но
закон один, Никитушка: если держишься с достоинством, тебя боятся.
Если бы у меня Зинки не было, я бы взял роль гр-розного человека. Я бы
им про Страшный суд, про жизнь и смерть говорил! Я, стоящий на пороге, на
шухере!
И на Никиту глянул на мгновение совершенно незнакомый старичок - с
суровыми, в красных прожилках глазами, с сухим ртом, с бородой, зажатой в