"Наталья Солнцева. Яд древней богини" - читать интересную книгу автора

так сладко, что Межинов давно перестал колебаться, нужно ли ему все это.
Он влюбился в Карину еще в ранней юности, когда был красивым,
самоуверенным подростком с великолепно развитым, накачанным на тренировках
телом, пользовался авторитетом среди уличных ребят и не забивал себе голову
лишними проблемами. Все в его жизни складывалось предельно просто - школа,
клуб единоборств, армия, служба в милиции, учеба в академии, женитьба. И
только Карина не вписывалась в стройную линию его судьбы, заставляла
метаться, отчаиваться, то проклинать все на свете, то обмирать от счастья...
желать свободы и бояться ее.
- Выбрали что-нибудь? - спросила продавщица цветочного магазина,
заглядевшаяся на представительного мужчину.
- Мне нужен оригинальный, дорогой букет, - сказал он.
Продавщица задумалась.
- Вот, этот подойдет! - улыбнулась она, показывая покупателю композицию
из белых голландских тюльпанов и какой-то экзотической зелени.
"Карине понравится", - сразу решил Межинов.
Он вышел из магазина с букетом и увидел, как дама его сердца спускается
в подземный переход на другой стороне улицы. Он узнавал ее в любой толпе, в
любых условиях, днем и ночью, зимой и летом, в любой одежде, с любой
прической, в темных очках - где угодно и при каких угодно обстоятельствах.
Он не спутал бы ее с сотней двойников: он ее чувствовал, и это происходило
независимо от слуха и зрения.
Как ни стыдно признаться - он мог, погрузившись в размышления, пройти
на улице средь бела дня мимо своей жены Светы и не заметить ее. Но если бы
мимо проходила Карина, он ощутил бы ее присутствие, приближение по удару
неведомой энергии, толчком проникающей в его сердце при ее появлении. Почему
это происходило с ним, Межинов не знал, но зато с течением лет он понял, что
бессилен изменить свое чувство к Карине. Женился он от безысходности. С
Кариной у него не складывалось, порой ее жестокое равнодушие отталкивало, но
проходили месяцы, и Межинов снова ловил себя на мыслях о ней. Семейная жизнь
со Светланой шла своим чередом, как будто не соприкасаясь с любовной драмой
Межинова. Это были два разных существования, в которых он играл две разные
роли.
- Здравствуй, - холодновато произнесла Карина, приблизившись к
подполковнику. - Ты в форме? По какому случаю?
- Не успел переодеться. А ты с каждым днем становишься все красивее и
красивее.
- Ты в своем репертуаре, Рудольф!
Она не улыбнулась неуклюжему комплименту, и Межинов растерялся. Он
допустил очередной промах. Резануло слух это "Рудольф": чуть ли не Адольф!
Столь звучным именем он был обязан матери, обожавшей все редкое. Она сочла,
что Рудольфов, как ни крути, меньше, чем Вовочек и Толиков, и оказалась
права. В школе он был единственным Рудольфом, но благодарности к заботливой
родительнице почему-то не испытывал. Друзья, сослуживцы и просто знакомые
называли его Рудольфом Петровичем - при отчестве имя звучало не так
вызывающе, и одна Карина подчеркнуто величала Рудольфом.
- Тебе не стоит стесняться своего имени, - говорила она. - Слово
"Рудольф" имеет германские корни, кажется, и означает "славный волк". Разве
ты не похож на волка, Межинов?
Она смотрела в самую суть Межинова: в глубине души он ощущал себя