"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 1" - читать интересную книгу автора

убийцу Столыпина повесили!" И в самом деле: почему уж он был так слаб?
Почему не мог он набраться воли и решимости - отца своего? Своего прадеда?
После убийства Григория тем более не мог Государь ни в чем идти на
уступки своим противникам и обществу: подумали бы, что вот - освободился
из-под влияния. Или: вот, боится тоже быть убитым.
Под упреками жены и в собственном образумлении Николай в эти тяжкие
зимние месяцы решился на крутые шаги. Да, вот теперь он будет тверд и
настоит на исполнении своей воли! Снял министра юстиции Макарова, которого
давно не любила Аликс (и равнодушно-нерасторопного при убийстве Распутина),
и председателя министров Трепова, против которого она с самого начала очень
возражала, что он - жесткий и чужой. И назначил премьером - милейшего
старого князя Голицына, так хорошо помогавшего Аликс по делам военнопленных.
И не дал в обиду Протопопова. Затем, под Новый год, встряхнул
Государственный Совет, сменил часть назначаемых членов на более надежных, а
в председатели им - Щегловитова. (Даже в этом гнездилище умудренных почетных
сановников Государь потерял большинство и не мог влиять: не только выборные
члены, но и назначаемые все разорительней играли либеральную игру и здесь).
Вообще намерился он наконец перейти к решительному правлению, пойти
наперекор общественному мнению, во что бы это ни обошлось. Даже нарочно
выбирать в министры лиц, которых так называемое общественное мнение
ненавидит, - и показать, что Россия отлично примет эти назначения.
Самое было и время на что-то решаться. В декабре неистовствовали съезды
за съездами - земский, городской, даже дворянский, соревнуясь, чье поношение
правительства и царской власти громче. И прежний любимый государев министр
Николай Маклаков, чьи доклады всегда были для Государя радостью, а работа с
ним воодушевительной, а уволил он его под давлением Николаши, - теперь
написал всеподданнейше, что эти съезды и все улюлюканье печати надо
правильно понимать, что это начался прямой штурм власти. И Маклаков же
представил записку от верных людей, как спасти государство, а Щегловитов -
другую такую же. Не дремали верные, что ж поддался душою Государь?
А тут еще со многих сторон, и от дяди Павла, поступали сведения, что
повсюду в столице и даже в гвардии открыто говорят о подготовке
государственного переворота. И в январе, в начале февраля зрела у Государя
мысль - нанести опережающий удар: вернуть на места своих лучших твердых
министров и распустить Думу теперь же, и не собирать ее до конца 1917 года,
когда будет выбираться новая Пятая. И уже поручил он Маклакову - составить
грозный манифест о роспуске Думы. И уже Маклаков составил и подал.
Но тут же, как всегда, обессиливающие сомнения одолели Государя: а
нужно ли обострять? А нужно ли рисковать взрывом? А не лучше ли - мирно, как
оно само течет, не обращая особого внимания на забияк?
О перевороте? Так это же все болтовня, во время войны никакой русский
не пойдет на переворот, ни даже Государственная Дума, в глубине-то все любят
Россию. И Армия - беспредельно верна своему Государю. Истинной опасности
нет - и зачем же вызывать новый раскол и обиды? Среди имен заговорщиков
Департамент полиции подавал таких крупных, как Гучков, Львов, Челноков.
Государь начертал: общественных деятелей, да еще во время войны, трогать
нельзя.
Никогда еще вокруг царской семьи не чувствовалось такое ноющее
одиночество, как после этого злосчастного убийства. Преданные родственниками
и оклеветанные обществом, они сохраняли только нескольких близких