"Александр Солженицын. Бодался теленок с дубом (Очерки литературной жизни) " - читать интересную книгу автора

То не диво, когда подпольщиками бывают революционеры.
Диво - когда писатели.
У писателей, озабоченных правдой, жизнь и никогда проста
не бывала, не бывает (и не будет!): одного донимали
клеветой, другого дуэлью, того - разломом семейной жизни,
того - разорением или непокойной невылазной нищетою, кого
сумасшедшим домом, кого тюрьмой. А при полном благополучии,
как у Льва Толстого, своя же совесть ещё горше расцарапает
грудь изнутри.
Но всё-таки нырять в подполье и не о том печься, чтобы
мир тебя узнал, а чтобы наоборот - не дай Бог не узнал, -
этот писательский удел родной наш, чисто русский, русско-
советский. Теперь установлено, что Радищев в последнюю
часть жизни что-то важное писал и глубоко, и
предусмотрительно таил так глубоко, что и мы теперь не
найдём и не узнаем. И Пушкин с остроумием зашифровывал 10-ю
главу "Онегина", это знают все. Меньше знали, как долго
занимался тайнописью Чаадаев: рукопись свою отдельными
листиками он раскладывал в разных книгах своей большой
библиотеки. Для лубянского обыска это, конечно, не упрятка:
ведь как бы много ни было книг, всегда же можно и
оперативников пригнать порядочно, так чтобы каждую книгу
взять за концы корешка и потрепать с терпением (не прячьте в
книгах, друзья!) Но царские жандармы прохлопали, умер
Чаадаев, а его библиотека сохранилась до революции, и
несоединённые, не известные никому листы томились в ней. В
20-е годы они были обнаружены, разысканы, изучены, а в 30-е,
наконец, и подготовлены к печати Д. С. Шаховским - но тут
Шаховского посадили (без возврата), а чаадаевские рукописи и
по сегодня тайно хранятся в Пушкинском Доме - не разрешают
их печатать из-за... их реакционности! Так Чаадаев установил
рекорд - уже 110 лет после смерти! - замалчивания русского
писателя. Вот уж написал, так написал!
А потом времена пошли куда вольнЕе: русские писатели не
писали больше в стол, а всё печатали что хотели (и только
критики и публицисты подбирали эзоповские выражения). И до
такой степени они свободно писали и свободно раскачивали всю
государственную постройку, что от русской-то литературы и
выросли все те молодые, кто взненавидели царя и жандармов,
пошли в революцию и сделали её.
Но шагнув через порог ею же порождённых революций,
литература быстро осеклась: она попала не в сверкающий
поднебесный мир, а под потолок-укосину и меж сближенных
стен, всё более тесных. Очень быстро узнали советские
писатели, что не всякая книга может пройти. А ещё лет через
десяток узнали они, что гонораром за книгу может стать
решётка и проволока. И опять писатели стали скрывать
написанное, хоть и не доконечно отчаиваясь увидеть при жизни
свои книги в печати.