"Александр Солженицын. Бодался теленок с дубом (Очерки литературной жизни) " - читать интересную книгу автора

времени. Но и пропустить редкого мига тоже было нельзя!
А тут ещё хорошо выступил на XXII съезде и Твардовский,
и такая там была нотка, что давно можно печатать смелее и
свободнее, а "мы не используем". Такая нотка, что просто нет
у "Нового мира" вещей посмелее и поострее, а то бы он мог.
Твардовского времен "Муравии" я нисколько не выделял из
общего ряда поэтов, обслуживающих курильницы лжи. И
примечательных отдельных стихотворений я у него не знал - не
обнаружил, просматривая в ссылке двухтомник 1954 года. Но со
времен фронта я отметил "Василия Тёркина" как удивительную
удачу: задолго до появления первых правдивых книг о войне (с
некрасовских "Окопов" не так-то много их и всех удалось,
может быть полдюжины), в потоке угарной агитационной
трескотни, которая сопровождала нашу стрельбу и бомбежку,
Твардовский сумел написать вещь вневременную, мужественную и
неогрязнённую - по редкому личному чувству меры, а может
быть и по более общей крестьянской деликатности. (Этой
деликатности под огрубелой необразованностью крестьян и в
тяжком их быту я не могу перестать изумляться.) Не имея
свободы сказать полную правду о войне, Твардовский
останавливался однако перед всякой ложью на последнем
миллиметре, нигде этого миллиметра не переступил, нигде!-
- оттого и вышло чудо. Я это не по себе одному говорю, я это
хорошо наблюдал на солдатах своей батареи во время войны. По
условиям нашей звукоразведывательной службы они даже в
боевых условиях много имели времени для слушанья чтения
(ночами, у трубок звукопостов, а с центрального читали что-
нибудь). Так вот из многого, предложенного им, они явно
выделили и предпочли: "Войну и мир" и "Тёркина".
Но потом лагерный, и ссыльный, и преподавательский, и
подпольный недосуг не дали мне прочесть ни "Дома у дороги",
ни другого чего. (Только "Тёркина на том свете" читал я в
списках ещё в 56-м году, Самиздату всегда предпочтение и
внимание.) Я не знал даже, что публиковалась в "Правде"
глава из "За далью даль", что поэма в том году получила
ленинскую премию. Поэму я прочёл гораздо позже, а главу "Так
это было" - когда попалась мне в "Новом мире".
По тому времени, по всеобщей робости она выглядела
смелой: трудоночь тётки Дарьи, "ура, он снова будет прав!" и
даже "Москва высотная вставала как некий странный павильон".
И был уже тогда у меня первый толчок: не показать ли чего-
нибудь написанного Твардовскому? не решиться ли?
Но всё ту же главу перелистывая и раздумывая, я встречал
и "грозного отца" и "правоту" его обок с неправотою, и ему
мы "обязаны победой", и родство Сталина с бранной сталью,

"...И в нашей книге золотой
Ни строчки, даже запятой...
Чтоб заслонила нашу честь.
Да, всё, что с нами было - было!"