"Александр Солженицын. Бодался теленок с дубом (Очерки литературной жизни) " - читать интересную книгу автора

[* Проза Шаламова тоже, по-моему, пострадала от
долголетней замкнутости его работы. Она могла бы быть
совершеннее - на том же круге материала и при том же
авторском взгляде.]

В 60-м году всего этого я не мог бы точно назвать и
объяснить, но ощутил, что коснею, что бездействует уже
немалый мой написанный ком, - и какую-то потяготу к движению
стал я испытывать. А так как движения быть не могло, некуда
было пошевельнуться даже, то я стал тосковать: упиралась в
тупик вся моя так ловко задуманная, беззвучная, безвидная
литературная затея.
Толстой перед смертью написал, что это вообще
безнравственно: писателю печататься при жизни. Надо, мол,
работать только впрок, а напечатают пусть после смерти. Не
говоря о том, что Толстой ко всем благим мыслям приходил
лишь после круга страстей и грехов, - здесь он ошибся даже и
для медленных эпох, а уж для быстрой нашей - тем более. Он
прав, что жажда повторного успеха у публики портит
писательское перо. Но больше портит перо многолетняя
невозможность иметь читателей - строгих, и враждебных, и
восхищённых, невозможность никак повлиять пером на
окружающую жизнь, на растущую молодёжь. Такая немота даёт
чистоту, но и - безответственность. Суждение Толстого
опрометчиво.
Современная печатная литература, до той поры только
смешившая меня, тут уже стала раздражать. Появились как-раз
мемуары Эренбурга и Паустовского - и я послал в редакции
резкую критику, конечно никем не принятую, потому что моего
имени никто не знал. По форме статья моя получилась как бы
против мемуарной литературы вообще, а на самом деле это было
раздражение, что писатели, видевшие большую мрачную эпоху,
всё стараются юзом проскользнуть, не сказать нам ничего
главного, а пустячки какие-нибудь, смягчающей мазью глаза
нам залепливают, чтоб мы дольше не видели истины - а чего уж
так они боятся, писатели с положением, неугрожаемые?
В ту осень, мыкаясь в своей норе и слабея, стал я
изобретать: не могу ли я всё-таки что-нибудь такое написать,
чего пусть нельзя будет печатать - но хоть показывать людям
можно! хоть не надо прятать! Так я задумал писать "Свет,
который в тебе" - пьесу на современном, но безнациональном
материале: о всяком благополучном обществе нашего
десятилетия, будь оно западное или восточное.
Эта пьеса - самое неудачное изо всего, что я написал,
далась мне и труднее всею. Верней: первый раз я узнал, как
трудно и долго может не получаться вещь, хоть переписывай её
4-5 раз; и можно целые сцены выбрасывать и заменять другими,
и всё это - сочинённость. Много я на неё потратил труда,
думал кончил - а нет, не получилась. А ведь я взял в основу