"Александр Исаевич Солженицын. Желябугские выселки (про войну)" - читать интересную книгу автора

придерживает ее, правой, с отточенным карандашом, как пикой, метит, метит,
куда правильно уколоть, где вертикальной тончайшей палочкой отметить начало
вздрога. (А бывает - и фальшивое. Бывает - и полминуты думать некогда, а от
этого зависит лучший-худший ход дела.)
Сосредоточенный, с чуть пригорбленными плечами Ушатов прокатывает визир
по линейке Чуднова, снимает отсчет до тысячных долей.
Вычислитель Фенюшкин по таблицам вносит поправки на ветер, на
температуру, на влажность (сами ж и измеряем близ станции) - и поправленные
цифры передает планшетисту.
Планшетист (сменил Накапкина чуткий Кончиц), почти не дыша, эти цифры
нащупывает измерителем по рифленым скосам угломера. И - откладывает угол
отсчета от перпендикуляра каждой базы постов. Сейчас погонит прямые - и
увидим, как сойдется.
И от совестливой точности каждого из них - зависит судьба немецкой
пушки или наших кого-то под обстрелом.
(А Накапкин, сменясь, пристроился писать, от приборных чернил,
фронтовую самозаклейную "секретку" со страшной боевой сценой, как
красноармейцы разят врага, - то ли домой письмо, то ли девочке своей.)
А наши звукопосты пока все целы. Около Волкова была бомбежка, но
пережили, вот уже и вкопаны. Два-три порыва было на линиях, все срастили.
У сухой погоды свое достоинство: провода наши, в матерчатой одежке, не
мокнут. Резина у нас слабая, в сырость - то заземление, то замыкание. А
прозванивать линии под стрельбой - еще хуже морока. Немцы этой беды не
знают: у них красно-пластмассовый литой футляр изоляции. Трофейный провод -
у нас на вес золота.
Между тем зовет меня Кончиц: моя 415я дает неплохое пересечение, близко
к точке. Решаюсь. Звоню Толочкову:
- Вася! Вот тебе 415я. Не пристреливай ее, лучше этого не поправим, дай
по ней налетик сразу, пугани!
Эт-то по-русски! Толочков шлет огневой налет, двадцать снарядов сразу,
по пять из каждой пушки.
Ну, как теперь? Будем следить.
Тут - сильно, бурно затолкло на нашем склоне. Смотрю: где верхние избы
нашей улицы и раскидистые ветлы группкой, куда Искитея побежала, - побочь
их, по тому же хребтику - рядком два десятка черных фонтанных взметов, кучно
кладут! Ста-пяти, наверно. Кто-то там у нас сидит?- нащупали их или сверху
высмотрели.
Хотя в небе - наши чаще. Вот от этого спину прямит.
В погреб сошел, говорят: трясенье было изрядное. А то уж средь баб
разговор: чего зря сидим? идти добро спасать. Теперь уткнулись.
Но - опять, опять нутряное трясение земли - это, знать, еще ближе, чем
тот хребтик.
Дугин нервно, отчаянно орет наверх:
- Второй перебило!.. И третий!! И четвертый!!
Значит, тут - близко, где линии расходятся. А с постов - все три
погонят линейных зря, не знают же.
Меня ж хватает сзади, тянет бригадный телефонист. Почти в ужасе:
- Вас с самого высокого хозяйства требуют!
Ого! Выше бригады - это штаб артиллерии армии. Перенимаю трубку:
- Сорок второй у телефона.