"Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)" - читать интересную книгу автора

наших из уборной, тот гнал, но его высокомерие (по отношению к
"политическим"!) возмутило молоденького, нервного, только что осуждённого
Володю Гершуни, тот стал суку одёргивать, сука свалил паренька ударом.
Прежде бы так и проглотила это Пятьдесят Восьмая, сейчас же
Максим-азербайджанец (убивший своего предколхоза) бросил в суку камень, а
Боронюк двинул его по челюсти, тот полосанул Боронюка ножом (помошники
надзора ходят с ножами, это у нас неудивительно) и бежал под защиту надзора,
Боронюк гнался за ним. Тут всех нас быстро загнали в камеру, и пришли
тюремные офицеры - выяснить кто и пугать новыми сроками за бандитизм (о
суках родных у эмведистов всегда сердце болит). Боронюк кровью налился и
выдвинулся сам: "Я этих сволочей бил и буду бить, пока жив!". Тюремный кум
предупредил, что нам, контрреволюционерам, гордиться нечем, а безопасней
держать язык за зубами. Тут выскочил Володя Гершуни, почти еще мальчик,
взятый с первого курса - не однофамилец, а родной племянник того Гершуни,
начальника боевой группы эсеров. "Не смейте звать нас контрреволюционерами!
- по-петушиному закричал он куму. - Это уже прошло. Сейчас мы опять
ре-волю-ционеры! только против советской власти!"
Ай, до чего ж весело! Вот дожили! И тюремный кум лишь морщится и
супится, всё глотает. В карцер никого не берут, офицеры-тюремщики бесславно
уходят.
Оказывается, можно так жить в тюрьме? - драться? огрызаться? громко
говорить то, что думаешь? Сколько же мы лет терпели нелепо! Добро того бить,
кто плачет! Мы плакали - вот нас и били.
Теперь в этих новых легендарных лагерях, куда нас везут, где носят
номера, как у нацистов, но где будут, наконец, одни политические, очищенные
от бытовой слизи - может быть, там и начнётся такая жизнь? Володя Гершуни,
черноглазый, с матово-бледным заострённым лицом, говорит с надеждой: "Вот
приедем в лагерь, разбёремся, с кем идти". Смешной мальчик! Он серьезно
предполагает, что застанет там сейчас оживлённый многооттеночный партийный
разброд, дискуссии, программы, подпольные встречи? "С кем идти"! Как будто
нам оставили этот выбор! Как будто за нас не решили составители
республиканских вёрсток на арест и составители этапов.
В нашей длинной-предлинной камере - бывшей конюшне, где вместо двух
рядов ясель установились две полосы двухэтажных нар, в проходе столбишки из
кривоватых стволов подпирают старенькую крышу, чтоб не рухнула, а окошки по
длинной стене тоже типично-конюшенные, чтоб только сена не заложить мимо
ясель (и еще эти окошки загорожены намордниками) - в нашей камере человек
сто двадцать, и кого только не наберётся. Больше половины - прибалтийцы,
люди необразованные, простые мужики: в Прибалтике идёт вторая чистка, сажают
и ссылают всех, кто не хочет добровольно идти в колхозы, или есть
подозрение, что не захочет. Затем немало западных украинцев - ОУН 'овцев,1
и тех, кто дал им раз переночевать и кто накормил их раз. Затем из
Российской Советской Федеративной - меньше новичков, больше повторников. Ну
и, конечно, сколько-то иностранцев.
Всех нас везут в одни и те же лагеря (узнаем у нарядчика - в Степной
лагерь). Я всматриваюсь в тех, с кем свела судьба, и стараюсь вдуматься в
них.
Особенно прилегают к моей душе эстонцы и литовцы. Хотя я сижу с ними на
равных правах, мне так стыдно перед ними, будто посадил их я. Неиспорченные,
работящие, верные слову, недерзкие - за что и они втянуты на перемол под те