"Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)" - читать интересную книгу автора

9 УРЧ - Учебно-Распределительная Часть.


Глава 2. Ветерок революции

Никогда б не поверил я в начале своего срока, подавленный его
непроглядной длительностью и пришибленный первым знакомством с миром
Архипелага, что исподволь душа моя разогнётся; что с годами, сам для себя
незаметно подымаясь на невидимую вершину Архипелага, как на гавайскую
Мауна-Лоа, я оттуда взгляну совсем спокойно на дали Архипелага, и даже
неверное море потянет меня своим переблескиванием.
Середину срока я провёл на золотом островке, где арестантов кормили,
поили, содержали в тепле и чисте. В обмен за всё это требовалось немного:
двенадцать часов сидеть за письменным столом и угождать начальству.
А я вдруг потерял вкус держаться за эти блага!.. Я уже нащупывал новый
смысл в тюремной жизни. Оглядываясь, я признавал теперь жалкими советы
спецнарядчика с Красной Пресни - "не попасть на общие любой ценой". Цена,
платимая нами, показалась несоразмерной покупке.
Тюрьма разрешила во мне способность писать, и этой страсти я отдавал
теперь всё время, а казенную работу нагло перестал тянуть. Дороже тамошнего
сливочного масла и сахара мне стало - распрямиться.
И нас, нескольких, "распрямили" - на этап в Особый лагерь.
Везли нас туда долго - три месяца (на лошадях в ХIХ веке можно
быстрей). Везли нас так долго, что эта дорога стала как бы периодом жизни,
кажется, за эту дорогу я даже характером изменился и взглядами.
Путь наш выдался какой-то бодрый, веселый, многозначительный. В лица
толкался нам свежий крепчающий ветерок - каторги и свободы. Со всех сторон
подбывали люди и случаи, убеждавшие, что правда за нами! за нами! за нами!
- а не за нашими судьями и тюремщиками.
Знакомые Бутырки встретили нас раздирающим женским криком из окна,
наверное, одиночки: "Спасите! Помогите! Убивают! Убивают!" И вопль
захлебнулся в надзирательских ладонях.
На бутырском "вокзале" нас перемешали с новичками 49-го года посадки. У
них у всех были смешные сроки - не обычные десятки, а четвёртные. Когда на
многочисленных перекличках они должны были отвечать о конце своего срока, то
звучало издевательством: - "октября тысяча девятьсот семьдесят четвертого!"
"февраля тысяча семьдесят пятого!"
Отсидеть столько - казалось нельзя. Надо было кусачки добывать -
резать проволоку.
Самые эти двадцатипятилетние сроки создавали новое качество в
арестантском мире. Власть выпалила по нам всё, что могла. Теперь слово было
за арестантами - слово свободное, уже нестеснённое, неугрожаемое - то
самое слово, которого всю жизнь не было у нас и которое так необходимо для
прояснения и сплочения.
Уж мы сидели в столыпине, когда из станционного репродуктора на
Казанском вокзале услышали о начале корейской войны. В первый же день до
полудня пройдя сквозь прочную линию обороны южнокорейцев на 10 километров,
северокорейцы уверяли, что на них напали. Последний придурковатый фронтовик
мог разобраться, что напал именно тот, кто продвинулся в первый день.