"Наталья Соколова. Дезидерата (Странное происшествие в семи визитах)" - читать интересную книгу автора

- Здесь можно курить? - Она достала из сумочки длинный-предлинный
мундштук и тонкую-тонкую папироску.
- Пожалуйста. Будьте как дома. - Писатель пододвинул ей пепельницу. -
Это лестно для любого: принимать у себя известную актрису, гордость
нации... прелестную женщину... а главное - видного деятеля нашего делового
мира.
Надо отдать ей справедливость: она была житейски умна. Посмотрела на
Писателя продолжительным взглядом прищуренных глаз и сразу отказалась от
роли соблазнительницы.
- Извините, что так врываюсь к вам. Ваш талант... - Писатель с трудом
изобразил улыбку. Он всегда выглядел глупо в таких случаях, не знал, как
себя держать. - Я привезла вам билеты. Хочу вас попросить посмотреть меня в
последней роли в спектаклеревю. Мне так дорого ваше внимание! - Щелкнула
замком сумочки, выложила билеты, придавила их одним из камней, которые были
разбросаны по всему письменному столу. - Два места в директорской ложе. Вы
придете?
- Возможно.
- Конечно, никакой рекламы я от вас не потребую, как другие звезды.
Никаких рецензий мне не надо, да ну их! - Когда она увлекалась разговором,
у нее прорывались вульгарные фразы, простонародные жесты. - Так, значит,
завтра...
- Постараюсь. - Про себя Писатель твердо решил, что отдаст билеты
своей старушке уборщице и ее сыну. Пусть посидят в ложе директора.
- Я буду ждать вас, смотреть в щелку занавеса, как маленькая
дебютантка. - Она мило улыбнулась Писателю. - У вас всюду камни? Я безумно
люблю камни, вообще все простое, твердое, грубое. Я ведь не пучок кисеи,
родилась не во дворце. - Вероятно, она считала, что Писателю это должно
понравиться. - Да, я простая, и у меня простые, грубые вкусы. Люблю
народные гулянья, танцы на улицах... карнавал в моих дорогих Плевках,
откуда я родом. - Плевками назывался самый подозрительный район города,
район трущоб, притонов, люмпенов. - Знаете, чтобы обливали водой... сыпали
из окон опилками, мукой. Очень весело!
Она удобно уселась в кресле, роняла ничего не значащие слова, пустые
фразы, явно тянула время, острым взглядом ощупывала комнату, кусок
коридора.
Чем дальше, тем сильнее в ней проступало что-то нахально-пробивное,
бесцеремонное, уличное, что резко не соответствовало ее парижскому туалету,
продуманной прическе и тщательно выполненной маске лица. Невольно он
сравнивал эту преуспевающую даму с той, что сидела в кресле до нее. Та,
одержимая страстями, раздираемая ими, не умела и не хотела позаботиться о
себе, о своей наружности, месяцами, наверное, не смотрелась в зеркало.
Заколки и шпильки не держались, стремительно вылетали из ее упрямых волос,
живые капли дождя стекали по живой, неоштукатуренной коже, и она их не
стирала с лица, даже, кажется, не замечала...
Обе были опасны. Обе были сосредоточены только на себе, на своем "я",
на своих желаниях, обе были эгоистичны, хотя и по-разному, обе не
посчитались бы с чужой жизнью, добиваясь своего. В обеих было что-то от
зверя-хищника и не хватало человеческого.
Эта, с купленным за деньги молодым лицом и немолодой шеей, хотела
удовольствий (вероятно, довольно низменного пошиба), денег, власти. И еще,