"Наталья Соколова. Пришедший оттуда" - читать интересную книгу автора

скажет ехидно: "Ах, бедный... лишнее ведро вынес. Как бы не надорвался" -
и даст вне очереди наряд чистить кастрюли.
Впрочем, когда я появился в доме, это все уже отошло в область семейных
преданий. Парни разъехались. Остались от них какие-то огромные
раскоряченные лыжные ботинки, которые никому не годились, тяжеленные гири,
которые никто не мог поднять, учебники, где Мичурину были подрисованы
рожки, а Марии Кюри усики, части не то от старого велосипеда, не то от
разобранного радиоприемника, гайки и шурупы в коробочках из-под "Казбека",
залежавшиеся пакеты с фотобумагой. Эти окаменевшие пласты прошлого
загромождали шкафы и полки, всем мешали; но выкидывать ничего не
разрешалось - как будто братья вот-вот воротятся и с ходу примутся за
прерванные, недоделанные веселые свои труды! Кроме вещей оставались еще
легенды. Богатырские легенды. "Вмятина на двери? Это Алеха делал тройное
сальто. Ну и вмазал головой. Дверь как затрещит..."
Орлы вылетели из гнезда. А тут как раз подросла Майка. Гадкий
длинноногий аистенок превратился в хорошенькую девушку, на которую
оборачивались на улице. И вот в доме после героического периода, периода
титанов, настала эпоха мягких нравов, женственности, изящных искусств;
камни суровой циклопической кладки сменились завитушками в стиле рококо.
На кресле теперь висели чулки и валялась книжка стихов Щипачева с
загнутыми уголками; проигрыватель с подоконника твердил что-то плавное,
томно-тягучее. И стали к Майке ходить мальчики, то есть мы, олухи, идиоты
чистой воды, которых она то завлекала, щуря шоколадные глаза и небрежно
ероша короткие волосы, то прогоняла, но так, чтобы можно было опять
завлечь. А отец Майки, отличный человек, с которым я теперь очень дружу,
тогда больно ранил наши сердца, даже об этом не подозревая. Представьте
себе: вечер - Майка стоит у перил лестницы с очередным поклонником,
проходит отец, улыбается самым любезным манером: "Здравствуйте, Дима. Ах,
нет, простите, Слава... Дима был вчера". А стоит-то с Майкой вовсе Юра!
Эх...
Итак, гнездо опустело. В результате у матери-командирши осталось
изрядно поредевшее войско: Майка, Гоша, ну, и я. Небогато. Гоша был
крепкий веселый парень, но маловат ростом - как будто природа
перерасходовала материал на старших, а сюда пустила остатки. Я был в очках
и тихий. Кипучая энергия тещи не находила применения. На одну
человекоединицу в семье приходилось слишком много всяких приказаний и
указаний. Нет, внук был положительно необходим!
Но постоянный внук. Настоящий, прочный. С именем, все честь по чести. А
не какой-то временный Мальчик, за которым вот-вот придут из базовой
конторы.
Семье требовалась прочность, определенность.


Тем временем Мальчик рос. Два раза в неделю мы распрямляли его согнутые
ножки, придерживали их, и Майка мерила его старым, истрепанным сантиметром
от макушки до пят. В нем было уже 62 сантиметра.
Он что-то погрустнел у нас. Стал хуже кушать. Не водил глазами по
сторонам, когда его выносили закутанного на балкон. Не радовался вечером
при виде деда.
Как-то я увидел: одинокая слезинка медленно прокатилась у него по щеке.