"Наталья Соколова. Пришедший оттуда" - читать интересную книгу автораскажет ехидно: "Ах, бедный... лишнее ведро вынес. Как бы не надорвался" -
и даст вне очереди наряд чистить кастрюли. Впрочем, когда я появился в доме, это все уже отошло в область семейных преданий. Парни разъехались. Остались от них какие-то огромные раскоряченные лыжные ботинки, которые никому не годились, тяжеленные гири, которые никто не мог поднять, учебники, где Мичурину были подрисованы рожки, а Марии Кюри усики, части не то от старого велосипеда, не то от разобранного радиоприемника, гайки и шурупы в коробочках из-под "Казбека", залежавшиеся пакеты с фотобумагой. Эти окаменевшие пласты прошлого загромождали шкафы и полки, всем мешали; но выкидывать ничего не разрешалось - как будто братья вот-вот воротятся и с ходу примутся за прерванные, недоделанные веселые свои труды! Кроме вещей оставались еще легенды. Богатырские легенды. "Вмятина на двери? Это Алеха делал тройное сальто. Ну и вмазал головой. Дверь как затрещит..." Орлы вылетели из гнезда. А тут как раз подросла Майка. Гадкий длинноногий аистенок превратился в хорошенькую девушку, на которую оборачивались на улице. И вот в доме после героического периода, периода титанов, настала эпоха мягких нравов, женственности, изящных искусств; камни суровой циклопической кладки сменились завитушками в стиле рококо. На кресле теперь висели чулки и валялась книжка стихов Щипачева с загнутыми уголками; проигрыватель с подоконника твердил что-то плавное, томно-тягучее. И стали к Майке ходить мальчики, то есть мы, олухи, идиоты чистой воды, которых она то завлекала, щуря шоколадные глаза и небрежно ероша короткие волосы, то прогоняла, но так, чтобы можно было опять завлечь. А отец Майки, отличный человек, с которым я теперь очень дружу, себе: вечер - Майка стоит у перил лестницы с очередным поклонником, проходит отец, улыбается самым любезным манером: "Здравствуйте, Дима. Ах, нет, простите, Слава... Дима был вчера". А стоит-то с Майкой вовсе Юра! Эх... Итак, гнездо опустело. В результате у матери-командирши осталось изрядно поредевшее войско: Майка, Гоша, ну, и я. Небогато. Гоша был крепкий веселый парень, но маловат ростом - как будто природа перерасходовала материал на старших, а сюда пустила остатки. Я был в очках и тихий. Кипучая энергия тещи не находила применения. На одну человекоединицу в семье приходилось слишком много всяких приказаний и указаний. Нет, внук был положительно необходим! Но постоянный внук. Настоящий, прочный. С именем, все честь по чести. А не какой-то временный Мальчик, за которым вот-вот придут из базовой конторы. Семье требовалась прочность, определенность. Тем временем Мальчик рос. Два раза в неделю мы распрямляли его согнутые ножки, придерживали их, и Майка мерила его старым, истрепанным сантиметром от макушки до пят. В нем было уже 62 сантиметра. Он что-то погрустнел у нас. Стал хуже кушать. Не водил глазами по сторонам, когда его выносили закутанного на балкон. Не радовался вечером при виде деда. Как-то я увидел: одинокая слезинка медленно прокатилась у него по щеке. |
|
|