"Владимир Соколовский. Превращение Локоткова" - читать интересную книгу автора

нелепо, так бессмысленно он потерял ее! Чем, для чего сейчас жить?
Ребятишки сгрудились кругом и испуганно смотрели на скамейке дядечку с
коротко остриженными волосами. Старший что-то крикнул, и они унеслись в
другой конец двора. "Подумали, что пьяный, шарамыга", - вздохнул Локотков, и
вытер лицо. Конечно, не стоило пить с утра, да еще в такой важный для жизни
день - но разве можно не отблагодарить человека, так помогшего тебе? Ну и
выпил! Ну и что, в конце концов?! И вообще - хватит строить из себя раба!
Валерий Львович поднялся и пошел к двери подъезда. Заколебался
ненадолго: раньше у него было намерение дождаться Юльку и появиться в
квартире вместе с ней. Но, во-первых, это смахивало на спектакль,
во-вторых - как такое воспримет девочка, не испугается ли?..
Ирина, увидав его, все-таки не выдержала, вздрогнула; тут же, видимо,
рассердилась на себя за слабость и отрывисто сказала, открывая дверь:
- Здравствуй. Заходи.
Он вошел и оперся спиной об стенку, разматывая шарф. Ноги противно
дрожали.
- Дай попить.
Она принесла стакан холодной воды. Локотков выпил с жадностью.
- Может быть, предложишь раздеться? - спросил он.
- Как, разве ты надолго?
- Странно спрашиваешь, Ира! Ведь это, кстати сказать, мой дом. И могу я
здесь хотя бы немного отдохнуть? И разве я совсем уж недостоин разговора с
тобой?
Она стояла рядом с пустым стаканом в руке, и смотрела куда-то мимо
Валерия Львовича. Он же смотрел на нее. Крашеные пышные белые волосы, полное
упругое лицо, чуть курносое; там, где раньше были доброта и покой, читались
теперь сила и решительность. "Что значит - женщина живет с другим
мужиком!" - подумал Локотков, и спросил:
- Где твой Игорек?
- Он на занятиях. Я через час тоже ухожу. Думаю, будет лучше всего,
если мы уйдем вместе.
- Как, совсем?
- Твой юмор здесь абсолютно неуместен. Снимай пальто и иди на кухню,
если хочешь о чем-то говорить! - голос ее сделался скрипуч, неприятен, и
Локотков понял: "Э, да она вправду, по-настоящему ненавидит меня! Но - за
что, за что же, господи?.." Он почувствовал, как на него начинает накатывать
сентиментально-истерическое настроение освободившегося из заключения
человека, еще немного - и он с криком, пластая на себе одежду, начнет
метаться по квартире, сокрушая обстановку дорогого некогда, но отобранного
уже домашнего мира. Допустить такое было нельзя: это пахло серьезными
последствиями. Он замотал головой, отгоняя наваждение. И ему уже не хотелось
здесь остаться: он знал, что это желание будет в нем расти, и рано или
поздно он непременно сорвется. Локотков надел тапочки, и, вяло ступая ими по
полу, пошел на кухню.
- Хочешь кофе? - спросила Ирина.
- Лучше чаю. Только покрепче, да в ковшичке, в ковшичке завари!..
В кухне все было по-другому, - лучше, чем при Локоткове: опрятней,
стройней, полно всяких приспособлений, и каждой вещи определено четкое свое
место. "Ну и Игорек!" - восхитился Валерий Львович, и когда Ирина села за
стол, поставив на плиту ковшичек с чаем, спросил: