"Борис Соколов. В плену" - читать интересную книгу автора

Убили евреев в русском солдатском лагере Nebenlag'e. Вероятно, и в
русском офицерском - не знаю. В русском лагере выявить евреев было несложно.
Они вылезли из грязного стада военнопленных и прижались к немцам. Врачи
объявили себя врачами и стали работать в лазаретах. Интенданты назвали себя
интендантами и стали работать на складах и разных службах. Знающие немецкий
язык стали переводчиками. Вероятно, не все знали немецкий, а только идиш, но
этого было вполне достаточно. Затем к ним примкнули вообще "свои". Таким
образом, к началу акции в лагере образовалась сытая, чисто выбритая, чему
немцы придавали большое значение, чисто одетая группа людей, видная,
разумеется, и сверху, и снизу. Первое время немцы, как своих помощников, да
еще знающих язык, их ценили и были с ними любезны. А потом, когда получили
приказ об акции, расстреляли.
Я неоднократно задавался вопросом: зачем они вылезли? Ведь никто
никогда не допытывался, кто ты такой. Никаких документов не было ни у кого,
на это ума хватило у всех - своевременно выбросить все документы, а в
придачу и знаки различия. Поэтому, когда теперь говорят, что кого-то
допрашивали и выясняли, кто он такой, то я знаю, что это неправда. Правда
состояла в том, что на построениях громко кричали: нужны врачи, нужны
инженеры и др. Выходи из строя! Выходили и объявляли - я врач, я инженер, я
знаю язык и т.д.
Но почему нельзя было держаться в общем грязном, голодном, вонючем
стаде? Выдавали свои? - Ну что же, такие случаи бывали. Но все-таки
отдельные, даже сильно выраженные и лицом, и акцентом евреи, немногие,
конечно, прожили в стаде, не вылезая из него. Встречал потом я и таких.
Так все-таки, почему же они вылезли? Просто и однозначно на этот вопрос
не ответить. Вероятно, здесь проявилась и такая черточка еврейского
характера, как желание всегда и везде выскакивать, и страх перед одиноким и
беззащитным существованием в стаде, и боязнь антисемитизма, и стремление при
любых условиях к чистоте и обеспеченной жизни, и извечное желание жить
только среди своих, и надежда на авось, свойственная не только русским, но и
евреям, и просто, как у большинства людей всех наций, непривычка и неумение
думать о будущем.
Своими глазами я всей акции, конечно, видеть не мог. Но, находясь от
нее вблизи, как и все бывшие там люди, чувствовал ее. Акция как бы вылезала
из мешка, по пословице - из мешка лезет шило. Из множества встреч
запомнилась обреченная молодая женщина с желтыми звездами, понуро везущая
детскую коляску по грязной мостовой в Риге. Помню еще, как в Саласпилсе мы
на дороге разгребали снег, и перед нами остановилась грузовая машина. В
кузове сидели двое вооруженных солдат, а между ними несколько когда-то
хорошо одетых молодых людей. Одежда на них сейчас была грязной и мятой, с
желтыми звездами на груди. Один смотрел на меня совершенно мертвыми глазами,
в которых был страх смерти. Этот взгляд мне долго мерещился.
Как раз во время акции хозяевам нужно было сводить меня в комендатуру
лагеря для продолжения прописки. Был солнечный зимний день. Со мной пошла
хозяйка. В комендатуре после яркого солнца казалось темно. Мадам предложили
стул, я стоял. Писарь почему-то долго возился с карточкой. Стоявший тут же
офицер стал пристально в меня вглядываться, а затем мотнул головой:
"Jude"? - "Nein!" - спокойно и как-то равнодушно ответила мадам. Офицеру
этого было достаточно, он кивнул писарю, тот приложил штамп о дальнейшей
прописке, и мы вышли из комендатуры. Хозяйка всегда говорила спокойным и