"Михаил Соколов. Гладиатор " - читать интересную книгу автора

показались старушенции подозрительными. Заметив, что на нее обратили
внимание, музейная вошь снялась с табурета и байковыми шажками направилась
к нему. Остановившись на безопасном расстоянии, строго проблеяла:
- Здесь не столовая, а музей.
- Уплочено, - нагло заявил Николай и стал подниматься, нависая всеми
своими ста девяносто четырьмя сантиметрами над пожилой молью. - Где тут у
вас выход?
Старушка рассерженно махнула рукой в нужном направлении.
- Я, пожалуй, поплыву отсюда, - доверительно сообщил старушенции
Николай и пояснил:
- А то как бы не захлебнуться во всех ваших морях-океанах.
Он ухмыльнулся и пошел к выходу.
Плечом толкнув дверь, Николай вышел на покатую, залитую солнцем улицу.
Как жарко! Налетая друг на друга, ворчливо рокочут прожорливые голуби. Дует
знойный, но все равно освежающий ветер, пахнущий, как всегда у моря, рыбой,
водорослями и романтическим приключением. Пробежала голая такса, вместе со
своей тенью деловито таща за собой на поводке мальчика в матросском
костюмчике. Солнце, фиолетовые тени домов и прохожих, сами прохожие,
прокопченные и бледные, - все течет, скользит вниз, к морю: еще шаг, и за
поворотом, в устье улицы, появится его плотный бирюзовый блеск.
Он приехал сюда невзначай, на день, на два, на неделю,
воспользовавшись передышкой после удачно проведенной операции, с пачкой
премиальных и желанием выгодно обменять купюры на покой, отсутствие
стрельбы, угроз, на бездумное тюленье копошение в песке, словом, на все то
недоступное обычно, всегда плывущее где-то за горизонтом обыденности,
принадлежащее другим, но все же входящее и в личную систему счастья.
Из открытого окна первого этажа, мордой раздвинув кисейные занавески
(горшочек с геранью, угол застеленного белой скатертью стола, полумрак
чужой жизни - мелькнули и пропали навсегда), вышла и с подоконника на
тротуар мягко спрыгнула серая пыльная кошка. Заиграла музыка, потом голос
Киркорова запел о чем-то пленительно-бесовском. В летнем кафе за столиком
под матерчатыми цветными зонтиками сидели люди и пили пиво.
Спустившись к морю, он вошел в дорической несокрушимости беседку, где
в тени над рассыпанной крупой, ни на кого не обращая внимания, суетились
вездесущие голуби! Николай вытащил пачку сигарет и, закуривая, со странным
чувством смотрел на бескрайнюю густую синеву моря, переходящую вдали в
ослепительную серебристость, на солнечные блики, игравшие на бортах
прогулочных лодок, и чувствовал, как вновь накатывают тревога и
раздражение. В чем дело? Его никто здесь не знает, не может знать. Это
просто исключено...
По туфле нагло топтался голубь. Клевал ее, видимо, перепутав табачную
пыльцу с крупой. Николай схватил птицу. Повернув крохотной головкой, она
разглядывала его блестящим глазом. Странно, ворона по умственному развитию
едва ли не превосходит высших приматов, во всяком случае, не глупее
шимпанзе, а в голубиной головке - бездна тупости. И обе птицы живут среди
людей.
Он разжал ладонь, но голубь не улетал, раздумывал.
Потом снялся, сделал круг и вновь приземлился под ноги.
Николай уже пытался сегодня обнаружить преследователя. Возвращался по
собственным следам, сворачивал в переулки, крутился на месте - все тщетно.