"Леонид Сергеевич Соболев. В лесу" - читать интересную книгу автора

означало "иду вперед один", и выполз из ельника. Он исчез в трех шагах,
ползя по снегу неясной тенью, медленно и беззвучно, как умел это делать
только он. Но все же где-то рядом щелкнул негромкий и сухой снайперский
выстрел, будто хрустнул под ногой сук, и опять в ночи встала глубокая лесная
тишина. Колобанов подождал пять - десять минут, уверенный, что Коля
вернется, - не раз после таких же выстрелов, бесполезных во мраке, они
встречались целыми. Но Ситин не возвращался. Тогда он пополз вперед, чтобы
помочь ему, если тот ранен, или убедиться, что он погиб. Но на четвертом
метре опять, уже с другой стороны, близко щелкнул выстрел, у левого плеча
взметнулся снег, и пришлось надолго замереть, выжидая, пока у невидимого
снайпера не зарябит в глазах от пристального всматривания в темноту.
Но скоро кто-то дернул его за правый валенок: Ситин,
"разведчик-невидимка", как прозвали его в отряде, оказался уже сзади.
Колобанов отполз назад в ельник и прилег к другу. Жаркое дыхание того грело
ему щеки, и можно было угадать, что он улыбается озорной возбужденной
улыбкой охотника, напавшего на дичь. Без шепота, одним горячим дыханием,
Ситин сказал: "Полно "кукушек"... давай по ельнику... пощупаем, что
справа..." И тотчас гибкое его тело скользнуло в чащу. Колобанов пропустил
его вперед и пополз, осторожно пригибая и отодвигая торчащие из снега ветки.
Тут впереди встал огненный столб, тяжелый воздух опалил лицо. И, успев еще
понять, что его несет неудержимой силой взрыва, Колобанов потерял сознание.

Теперь, очнувшись, он понял, что ночью его кинуло миной к этой сосне, в
какую-то яму, и завалило елью, вырванной с корнем. Не шевелясь, он
разглядывал сквозь ее хвою ельник, снег и деревья, отыскивая Колю. Потом он
увидел на розовом снегу нечто страшное и закрыл глаза. Он был один. Теперь
это было несомненно. И это был конец.
День едва начался. Разящий, беспощадный солнечный свет заливал лес, и
на деревьях сидели снайперы, те, что охотились за ним ночью. Оставить яму
было невозможно. Ждать ночи - на это не хватило бы тепла. Его и так мало
оставалось в теле, намерзшемся за долгие часы забытья.
Солнце переползало по пышным елям, двигалось вокруг желтых смолистых
стволов сосен. Все это было очень медленно. Лес молчал.
Он думал обо всем, кроме леса, тишины и света. Он представлял себе
темную украинскую ночь, запах вишен, журчанье у запруды. Он вызывал в памяти
всякую темноту, которую когда-либо знавал. Он думал только о темноте -
любовной, боевой, усталой и сонно-ночной. Он ждал только темноты, когда
можно будет выползти из-под ели. Изредка он открывал глаза и смотрел на
освещенные колонны сосен.
Время потеряло смысл. Оно не двигалось, и темнота, казалось, никогда не
могла наступить.
Отчаяние охватило его. Он нащупал гранату. Это было бы проще всего.
Стоило сорвать кольцо, и он будет лежать спокойно, как Коля Ситин...
И не нужно будет считать удары сердца, искать, как переместилась тень
от сосны. Не нужно будет ждать, ждать и ждать, когда ждать было немыслимо.
Он посмотрел на розовый снег возле неподвижного тела и вдруг
почувствовал у щеки жаркое дыхание друга, его беззвучный шепот, озорную
улыбку и тут же подумал, что так, наверное, шептал Коля слова в чье-то
девичье ухо, отодвигая дыханьем завитки волос. И снова страстная жажда жизни
охватила его. Надо было жить, чтобы отомстить тем, кто навсегда остановил