"Леонид Сергеевич Соболев. Крошка" - читать интересную книгу автора

горячие желанные двери. Честь париться первыми была предоставлена капитаном
Розе "флагманскому конюху" и лыжникам, отыскавшим домик. Они принесли в баню
больного комбрига, и тогда состоялось торжественное открытие "Дворца
культуры". В бане же комбриг пригласил Савкина и лыжников к себе в землянку
пить чай, и там за столом Савкин внес еще одно предложение по лошадиной
части.
В десяти километрах по льду от берега выдавался в море мыс - правый
фланг укрепленной финской позиции. Перед ним в торосах залегли балтийцы. Уже
третий день они лежали на льду, прячась в торосах от меткого огня снайперов,
которыми кишел весь прибрежный лес и которые не давали возможности
перебраться на берег по открытому голому льду. Третий день балтийцы были без
горячего супа, потому что лыжники могли по ночам приносить им лишь маленькие
термосы с какао, заботливо сваренным капитаном Розе. Савкин предложил
попытаться доставить им суп, а заодно и запас патронов, которых Крошка
сможет взять любое количество.
Комбриг внимательно посмотрел на Савкина, разглядывая его. Ладный и
крепкий юноша с простым веснушчатым лицом, несколько смущаясь, продолжал
говорить. Оказывается, он все уже подсчитал и прикинул: луна заходит в
начале ночи, стало быть, до рассвета он поспееет к торосам. Там он положит
Крошку за большую льдину, чтобы его не пристукнул снайпер, переждет день и
ночью вернется. А что до того, что на льду нет санной дороги, то Крошка
дорогой не интересуется, вывезет и по брюхо в снегу любой воз...
Комбриг смотрел на Савкина, и перед ним вставали давние дни, когда в
сугробах Донбасса балтийские моряки так же за кружкой чая спокойно обсуждали
боевой день. Юноша-комсомолец, молодой краснофлотец чем-то напоминал тех,
прежних... В повадках его, в жестах и в разговоре не было и тени крутого
матросского нрава. Глаза, еще по-юношески ясные, были совсем другими, чем
усталые и гневные глаза тех людей, которые прошли тяжелую царскую службу,
пережили четыре года войны и вновь по своей охоте ринулись под пули и
снаряды в неведомые флоту степи и леса. И самый тон его, сдержанный и
спокойный, ничуть не был похож на соленый и резкий разговор старых
балтийцев.
Но в нем жило то, что в академии называлось "волей к победе" и что сам
комбриг называл "боевым упорством", "балтийским упрямством" или -
по-давнему, по-матросскому, - "марсофлотством".
Собственно, ничего особенного Савкин не предлагал. Ну, какое геройство
было в том, чтобы подвезти на лошади по льду термосы с супом и цинки с
патронами? Но, вглядевшись в его глаза, где сидело это самое
"марсофлотство", комбриг понял, что суп - это только разведка, что Савкин
задумал другое, о чем пока не говорит, и что этот юноша - из тех, кто найдет
выход из любого положения; кто пойдет сам и поведет за собой людей куда
угодно.
- Ну, вези борщ, балтиец, - сказал он, называя его словом, которое у
него означало высшую похвалу. - Вези, вези... я тебя насквозь вижу!..
Адъютант, начальнику тыла сказать, чтобы борщ мировой был!
И ночью Савкин выехал с борщом на лед. Десять лыжников сопровождали
розвальни. Савкин направлял Крошку по их лыжням, как бы стараясь расширить
полозьями эту узкую дорогу, но Крошка то и дело проваливался в снег по
брюхо.
Невнятная, неясная мгла висела над заливом, белое марево снега и луны.