"Леонид Сергеевич Соболев. Экзамен" - читать интересную книгу автора

Здесь, бок о бок с другими миноносцами, должен был встать "Жорес". Еще раз
или два пришлось поиграть машинами, чтобы точно направить корму в эту щель,
и наконец Белосельский весело скомандовал: "Одать якорь!" и одновременно дал
обеим машинам полный вперед, чтобы остановить стремление миноносца назад.
Но, очевидно, это стремление было слишком велико. Якорная цепь
загрохотала с остервенением, быстро высучиваясь из клюза, и по этому грохоту
и по тому, как отскочили от нее боцман и комендоры, Белосельский понял, что
у "Жореса" опять был слишком большой разгон - на этот раз назад - и что если
попытаться задержать его на якоре, то якорцепь тотчас лопнет и "Жорес"
врежется кормой в каменную стенку.
Он кинулся к телеграфу, но едва ухватился за ручки, чтобы потребовать
от машины самый полный вперед, как почувствовал содрогание палубы под
ногами, и мгновенно покрылся потом: уже удар?.. Шипенье пара, рев
вентиляторов, эти звуки похода, почти неслышные в море и невероятно громкие
в узкой щели между миноносцами, заглушали то, что происходило на корме, но
ему ясно почудился лязг сминаемого железа, чьи-то крики и брань, треск
раздавленных шлюпок. Внезапная слабость, какой он не испытывал в бою,
подкосила его колени, и он уперся руками в телеграф.
Но палуба продолжала вибрировать под ногами длительно и плавно.
Миноносец весь трясся в могучем усилии турбин удержать его губительное
стремление назад. Белосельский понял, что в машине приняли свои меры, и уже
больше для порядка провел ручки до отказа вперед и поставил их на "стоп".
- Наложить стопора! - скомандовал он боцману и тут же вспомнил, что
забыл скомандовать на корму: "Подать кормовые".
Миноносец стоял между другими, клубясь паром, фыркая и отдуваясь, как
горячая лошадь. Белосельский снял фуражку и вытер лоб. Портнов отошел от
штурвала и улыбнулся впервые за эти десять минут.
- Вы, товарищ Белосельский, не глядите, что так, - сказал он. - Для
первого разу оно тик-в-тик... Слушает носовой мостик, - перебил он себя,
снимая телефон. - Есть передать трубку старшему помощнику!
- Слушаю, - сказал Белосельский.
В трубке раздался задорный и веселый голос штурмана:
- Кормовые поданы, трап поставлен!
- Как, и трап? - удивился Белосельский.
- И трап, - подтвердил голос. - Аким Иванович, дозвольте
неофициально... Как же его не подать, когда без малого в Петровском парке
были... Лихо швартовитесь, ей-богу! Всю стенку буруном залило, и приборки не
надо - чисто, как на палубе! - Трубка фыркнула, и приглушенный голос
добавил. - Докладаю: командир корабля смылись с корабля, замечено
расстройство чувств и...
- Ну, хватит, - перебил Белосельский. - Слушайте, штурманец, я тоже
неофициально... Черт вас там разберет, с чего вы так, но спасибо...
- Здрасьте, а за что?
- Ну, за Портнова... и вообще...
- А... кушайте на здоровье, старый должок отдаю...
Белосельский повесил трубку, пошел к трапу, но остановился. Вниз идти
не хотелось: мостик, штурвал, телеграф, самый запах (дымом и немного
краской), стоявший на мостике, стали необычайно дороги и близки. И даже не
хотелось думать ни о командире, ни о комиссаре. Он скомандовал:
"Подвахтенные вниз" и опять вернулся к телеграфу, навсегда вошедшему в его