"Сергей Снегов. Язык, который ненавидит " - читать интересную книгу автора

Он посмотрел на меня и понял, что переборщил. Он шутливо потряс меня за
плечо и закончил:
- Однако не отчаивайтесь! Человек не свинья, он все вынесет. Схватка с
нормами закончится нашей победой.
Он не ожидал, что я поверю в его бодрые уверения после горьких
откровений. Он говорил о победе над нормами потому, что так надо было
говорить. На воле давно позабыли, что значит высказывать собственное мнение,
да, вероятно, его уже и не существовало у большинства - люди мыслили всегда
одними и теми же, раз и навсегда изреченными формулами, даже страшно было
подумать, что можно подумать иначе! Я вспомнил, как философствовал пожилой
сосед в камере Пугачевской башни в Бутырках: в самой материалистической
стране мира победил идеализм - нами командуют не дела, а слова, словечки,
формулировочки, политические клейма... Лишь в заключении возможна
своеобразная свобода мысли - но втихомолку, меж близких. Потапов знал меня
недели три. Он просто не доверяет мне - так я думал весь этот день. В конце
его я понял, что ошибся.
Это был первый хороший день за две недели нашего пребывания в
Норильске. Нежаркое солнце низвергалось на землю, тундра пылала как
подожженная. Она была кроваво-красна, просто удивительно, до чего неистовый
красный цвет забивал все остальные: мы мяли ногами красную траву, вырывали с
корнями карликовые красные березы, в стороне громоздились горы, устланные
красными мхами, а в ледяной воде озер отражались красные тучки,
поднимавшиеся с востока. Я резал лопатой дерн и наваливал его в тачку, и все
посматривал на эти странные тучки. Меня охватывало смятение, почти восторг.
Я раньше и вообразить не мог, что существуют такие края, где летом в
солнечный полдень облака окрашены в закатные тона. Воистину здесь
открывалась страна чудес! В увлечении этим праздничным миром я как-то забыл
о нависшей надо мной норме.
Меня пробудил к действительности Анучин.
- Сергей Александрович, - сказал он, - боюсь, мы и кубометра не
наворочаем.
Он подошел ко мне, измученный, и присел на камешек. В двадцати метрах
от нас осторожно, чтобы не запачкать дорогого пальто, трудился Альшиц.
Наполнив тачку всего на треть, он покатил ее к отвалу. Там сидел учетчик с
листом бумаги на фанерной дощечке. Учетчик спрашивал подъезжающего, какая по
счету у него тачка, и делал отметку против фамилии.
Анучин продолжал, вздыхая:
- Участок удивительно неудачный - дерн тонкий, очищаешь большую
площадь, а класть нечего! Выше дерн мощнее, я проверял - толщина полметра,
если не больше. Там за то же время можно раза в три больше нагрузить тачек.
Потапов приказал - очищать площадь пониже, а здесь дерна мало.
- Здесь не выполним нормы.
- Мы заряжаем туфту. Учетчик записывает с наших слов. Я всегда любил
четные цифры. После четвертой у меня шестая, потом восьмая, потом десятая...
Вы понимаете? Альшиц, наоборот, специализируется на нечетных.
Я подошел к Альшицу. Он отдыхал с пожилым химиком Алексеевским и
Хандомировым - беседовали о миссии Риббентропа в Москве. Альшиц подтвердил,
что удваивает фактическую выработку, то же самое делали Хандомиров с
Алексеевским. Хандомиров считал, что провала не избежать.
- Я все прикинул в карандаше, - сказал он, вытаскивая блокнот. - Сейчас