"Юхан Смуул. Ледовая книга (Серия "Школьная библиотека") (путевые заметки)" - читать интересную книгу автора

экспедиции. Особенно отличалась супруга. Это был один из последних женских
голосов, которые я слышал на суше, и он наверняка будет звучать у меня в
ушах до самого экватора. Столь на редкость противного голоса я давно уже не
слышал. Голос был высокий, острый, как бритва, какой-то жестяной и до
предела агрессивный Сперва было терпимо. Большое общество, которое собралось
в гостях у пары, выпивало, пело, даже пыталось танцевать и до поры до
времени заглушало голос этой женщины. Я заснул. Проснулся я в три часа ночи
от того, что веселье утихло и теперь говорила она одна. Ее голос звучал так
отчетливо, словно женщина сидела тут же около моей кровати. Мне казалось,
что меня колют шилом. За два с половиной часа я стал необычайно
образованным: я узнал, какое хорошее белье за границей и какое плохое у нас,
как вежливы люди за границей и как невежливы у нас. Узнал несколько рижских
адресов, по которым можно раздобыть трикотаж, легкий как дым. О племянниках
и племянницах узнал только то, что все на свете пойдет прахом, если их не
обеспечат бельем, легким как дым. Вся эта ночная лекция, прочитанная без
единой передышки, оставила удручающее и оскорбительное впечатление.
Я и сам понимаю, как неуместны эти последние заметки, но пока вокруг
меня мертвая маслянистая вода гавани, пока судно стоит на месте, словно дом
на земле, они давят и гнетут меня. От долгого ожидания у меня замерзли
мозги, как у кельнера из новеллы Моравиа. Но я знаю, что они начнут работать
одновременно с винтом "Кооперации".
Сегодня мы выходим в море.

31 октября 1957

Калининград, "Кооперация"

Вчера мы так и не отплыли, сегодня - тоже. Выяснилось, что на
"Кооперацию" ставят новый радиолокатор. Его как будто привезли ночью из
Риги.
Вечером рядом с "Кооперацией" еще стоял плавучий кран с двумя
"Пингвинами", но к утру они уже были погружены на палубу. Интересно, как
передвигаются эти вездеходы (или трактора?) в условиях Антарктики? Несмотря
на металлические кабины с высоко расположенными дверями и окнами, похожими
на маленькие иллюминаторы, они кажутся легкими. Гусеницы широкие.
Все четыре грузовых люка уже задраены. Пройти с носа на корму или с
кормы на нос кажется довольно рискованным делом. На палубных люках стоят
"Пингвины", перелезть через тросы и брусья, которыми они принайтовлены, не
так-то просто. А на третьем люке, рядом с двумя "Пингвинами", стоит ящик с
четырьмя елками. Они хорошо завернуты, чтоб не повредились ветки, а в ящик
насыпан песок. Мы везем в Мирный новогодние елки.
Я осмотрелся и попытался как-то разместить свой багаж. Плохо, когда
человек беден. Но еще хуже, когда в одной тесной каюте оказываются два
человека и оба богатые. И у меня и у Константина Васюкова добра хватает.
Уже сама погрузка моих вещей на корабль была своего рода цирковым
номером. Сначала я притащил два чемодана. Затем настала очередь зеленого
брезентового мешка, в который, кроме выданного мне полярного снаряжения, я
запихнул еще десяток железных коробок с узкой кинопленкой. Весил мешок не
меньше доброй меры солода. Но хуже всего было то, что я со своим мешком
застрял на узком трапе между канатами. Ни один осел не чувствовал себя так