"Леонид Смолин. Огонь, холод и камни" - читать интересную книгу автора

ненавижу весь мир и себя в том числе; мне хочется кричать и плакать,
говорить какие-то слова, пусть бессмысленные, не имеющие ни малейшего
значения, ведь это всего лишь инстинктивное стремление к разрядке
загнавшего себя в тупик кусочка аморфного вещеста, каковым я являюсь, но -
о, Боже! - язык и горло мои немеют, разбухают, наливаются свинцовой
тяжестью, глаза остаются сухими, и несмотря на все старания, я не могу
выдавить из себя даже самой маленькой слезинки. Возможно, причина этих
страданий - скрытое внутри меня и непонятное мне самому необходимое условие
или, как будет угодно, неотъемлемая черта моего существования, личности,
такая, как, скажем, цвет глаз или тембр голоса, данные от рождения. Мне
страшно, но я готов в это поверить. А что мне еще остается делать? Сколько
я себя помню, всегда были и слезы, и мольбы. Правда, не было бессилия,
тупого, пожирающего остатки сил бессилия, оно пришло гораздо позже, в
зрелые годы, когда исчезла надежда изменить сложившееся силою рока
положение вещей, но тревогу, неясное беспокойство, название которому -
клеймо прокаженного, я ощущал постоянно, как дамоклов меч, что, самое
страшное, даже не висящий надо мной, а медленно, очень медленно вонзающийся
в живую плоть. О, Боже! За что такие муки? В чем моя вина? Почему я не могу
как все люди сохранять стабильно равновесное существование? Откуда берутся
эти силы, толкающие меня в пропасть, во мрак, в пустоту? Я не хочу..."
Вадим неподвижно лежал на диване и, редко мигая, смотрел в потолок. В его
руке слабо тлела забытая сигарета. Тоненькая струйка дыма, исходившая от
нее, смешивалась с жарким и душным воздухом комнаты, питая слоистое сизое
облако, висевшее над старым потертым ковром на полу, над перевернутой
пепельницей и разбросанным по этому ковру окурками, над массивным
письменным столом, на котором в беспорядке лежали листы незаконченной
рукописи, над одиноким стулом, стоявшим у стола, над горой сваленной в углу
грязной посуды.
"...Ни одного слова оправдания. Ты, жалкий человечек, не достоин этого.
На что ты потратил свою жизнь? На стоны и слезы? На бесплодную и
бессмысленную борьбу с фантомами собственного изобретения? Этими
бестелесными созданиями, рождающимися от трения внутреннего и внешнего
миров. И чего же ты в итоге достиг? Если не считать невроза, тахикардии и
неприятной записи в больничном листе, ничего. Понимаешь ли ты это?
Понимаешь ли ты, что такое "ни-че-го"?... Ты все успокаивал себя, ты все
говорил, к чему торопиться, у меня еще уйма времени, успею. И вот тебе уже
сорок, здоровье ни к черту, от тебя, устал от бесконечного нытья, ушла
жена, ушла к другому, к тoму, кого ты презирал больше всех. А ведь ты
всегда любил повторять, что надо работать, работать и работать. Ты упивался
этими словами, как наркотиком, ты открывал ими шлюзы перед длинными
монологами, которые так и оставались монологами. Ты - ничтожество, и сам
это понимаешь..."
- Нет! - крикнул Вадим. - Сорок лет - это, конечно, в моем положении
скверное обстоятельство, но еще далеко, далеко не катастрофа. Да, я
ничтожество, да, я потратил большую часть жизни впустую, но, черт возьми, у
меня еще есть лет десять, а может, и пятнадцать. Я докажу, я успею. Я буду
работать. Я буду работать, как проклятый. Я больше не буду откладывать. Ни
минуты. Вот сейчас и буду работать.
Он рывком поднялся с дивана, швырнул потухшую сигарету в пепельнипу и сел
за стол.