"Алексей Смирнов. После Гиппократа " - читать интересную книгу автора

Я не помню, рассказывал об этом или нет.
Но одна реплика из интернета меня возбудила и направила струю
воспоминания, куда нужно.
Дело в том, что однажды у меня заболел зуб. И не один. А у наших врачей
было правило: должно быть больно. Потому что если клиент не вопит и не
ссытся, то как же узнать, в каком ты канале - зубном или мочеиспускательном?
Доскребся до нерва или еще не успел, и десерт откладывается?
Я, понятно, лечился по блату. А какой у меня был блат на пятом курсе
мединститута? Маменька-гинеколог, вот и все. Она и привела меня к себе в
женскую консультацию.
Там сидела очередь, человек шесть теток в больничных халатах. Чинно
беседовали о молозиве. И я сел, тоже в больничном халате, только в белом. И
еще я отличался тем, что был без живота, а у них животы были, моему не чета,
благо ожидалась феличита.
Доктор Алиса завела меня в кабинет поперед всех. Она была очень
красивая, эта доктор Алиса. Как живую помню. И неподдельное наслаждение в ее
карих очах. Лишний раз доказывает: не верь глазам своим! Вникай и бди.
Мне казалось, что я лишь изредка и тихонечко мычу. Для порядка, из
уважения. Ведь я тоже знал правила.
Когда я вышел, в коридоре было пусто.
А я был похож на кота Базилио по причине кромешной тьмы, сгустившейся
перед глазами.

Приказано выжить

Давным-давно ко мне любил приходить пациент, на котором можно было
возить воду. Правда, мешали очки. А в остальном он был грузен, розоволиц,
энергичен и требователен.
Ему, вообще-то, вовсе незачем было ходить ко мне, и он это знал. Он
сосал кровь из ревматолога, но любил и меня, вкусного, и навещал.
Потому что я был универсален, как понимала любая уборщица на вокзале.
У этого человека была инвалидность под номером "два", и он добивался,
чтобы ее переделали в номер "один", то есть усилили. И на лице его было
написано сожаление, что инвалидностей еще больших на свете не существует.
Он страдал заболеванием всех суставов.
Загвоздка в том, что этих суставов в человеке до черта. Одних
межпозвонковых не перечесть.
И вылечить его было никак нельзя.
Потому что он был участником и ветераном военной тайны: имел какое-то
отношение к событиям на Тоцком полигоне. Там подорвали атомную бомбу и всем,
кому повезло это пронаблюдать, запретили распространяться. И он помалкивал.
О чем ему, секретностью скованные, понаписали такую толстую карточку, в
бедро толщиной - уму непостижимо. Ведь что-то же писали, ведь находили некие
эвфемизмы. Что лишний раз доказывает. Неважно, что.
А я пришел работать в поликлинику, когда про Тоцкий полигон уже начали
поговаривать. Полетел звон и благовест: мол, вроде бы что-то имело место,
никто и не отрицает, но и выводов делать не будут. Хер вам, а не
причинно-следственная инвалидность.
И вот он намеревался увязать тотальное поражение своих больших и малых
суставов с Тоцкими испытаниями.