"Михаил Слонимский. Католический бог (Советский рассказ тридцатых годов)" - читать интересную книгу автора

своей груди осколки гранаты, и эти осколки, если верить черноволосой
швейцарке горничной, блуждали у него в легких, причиняя мучения, о которых
не хотелось думать. Он никогда не появлялся за табльдотом, и только
изредка - у дверей уборной, или во дворе, или на прогулке, - пансионеры
встречали его, сгорбленного (одно плечо страшно поднялось над другим),
маленького, истощенного. Его голос, которым он пользовался редко и только
для просьб, обращенных к швейцарке горничной, был протяжный и жалобный.
Это был почти уже не человек. Но он, как и все пансионеры, аккуратно
выставлял каждый вечер в коридор свои желтые полуботинки, из которых дугой
выгибалась пружина, и по утрам брился.
Особенно громко спорили в тот день, когда утренние газеты уверовали в
женевскую победу фон Папена и восхваляли мудрость и мощь рейхсканцлера.
Берлинец в этот день напрасно пытался умерить восторги пансионеров, - даже
конторщик и коммивояжер возражали ему. И он сердито, как учитель, вырыгнул
сегодня обязательное - "мальцайт".
Ганс почтительно посторонился, когда берлинец прошел мимо него: он
знал, что хозяйка как раз больше всех других пансионеров уважает и даже
боится берлинца, а с этим следует считаться, чтобы не потерять место.
Со двора пансиона можно было видеть, как берлинец вступает, обиженный и
раздраженный, за высокую белую ограду санатории - вероятно, опять к той
светлой, высокой, как англичанин, немке, с которой иногда видели его на
прогулках.
Эта женщина, несмотря на все достоинства берлинца, все ещё предпочитала
ему своего мужа, высоченного землевладельца и пивовара, который сам не
понимал, какого черта он забрался с женой в эту санаторию, здоровый, как
боров, - наверное, от избытка денег.
- Пока я имею - я живу, - объяснял он.
А имел он, по слухам, столько, что хватило бы на долгую богатую жизнь
всем безработным, что ютились в длинном бараке за курзалом.
Даже этот пивовар был сегодня приятней берлинцу, чем все эти дураки в
пансионе, которые не понимают, что в вопросе, где затронуты честь, жизнь и
счастье германского народа, нельзя идти на компромиссы. Надо рвать
Версальский договор, отказаться от платежей - окончательно и бесповоротно.
Да и вообще надо быть точным: спасать Германию - так спасать до конца. Все
права на жизнь надо дать только чистокровным немцам, все отобрав у
иностранцев и в особенности у таких инородцев, как евреи. А всякую
либеральную болтовню надо побоку - она только поощряет врагов народа. К
черту! Чем решительней - тем лучше. Ведь вот даже коммунистов
правительство не решается прикончить. В Италии, например, запрещепа
коммунистическая партия - и прекрасно. Надо учиться у Италии, а не у
старых либеральных болтунов. В Италии - идеальный порядок, он сам убедился
в этом прошлой осенью, когда поездил по стране Муссолини.
Все это он выкладывал с горячностью убежденного человека, а пивовар
одобрительно кивал головой. Такие, как этот, бесспорно нужны сейчас
Германии.
- Революция - наш общий враг, - нравоучительно заметил пивовар. - Это
беспорядок. Это не для немцев.
- Вы верите в революцию? - удивился берлинец.
- А я почем знаю! - вдруг обозлился пивовар (он любил нервничать и
размахивать руками). - Не все ли им равно - верю или не верю? Зарежут и