"Ольга Славникова. Один в зеркале" - читать интересную книгу автора

собственных химер. Эти, богатые самостоятельно, обладали некой общей
недостоверностью облика, не очень заметной издалека, но нараставшей по мере
сближения до полной невозможности стоять вплотную около субъекта. Странная
коротконогость в сочетании с благородными лебедиными линиями пиджаков;
сочетание плотных, неуловимо инсектицидных мужских парфюмов и ненатурально
ярких галстуков, словно как раз и источавших в пространство эти дурные
ароматы; молодые шелковые морды над галстуками, неприятно миловидные, с
минимальной мимикой, целиком уложенной в минимальное число волнистых, словно
детской рукою нарисованных морщин, - все это составляло странно
стилизованную картину, цветастый и грубый лубок. Антонов удивлялся тому, для
чего он притащился на очередной служебный прием, - и ему становилось как-то
не по себе, когда на расписного королевича садилась отдохнуть совершенно
живая и достоверная муха.
Не было сейчас для Антонова ничего более запретного, чем эта дальняя,
сверху вниз освещенная комната, где пластмассовый, очень натурально
выполненный плющ шуршал и щелкал на вентиляторном ветру. Антонов убеждал
себя, что непринужденно подойти к жене ему мешает какая-то неявная симметрия
офиса, замаскированная отсутствием некоторых стен и расстановкой
неодинаковой мебели, тучнеющей по мере приближения к украшенному
полуколоннами шефскому кабинету. Все-таки эта симметрия существовала и
делала другую половину офиса как бы не вполне реальной, словно это было
отражение в зеркале, где каждому человеку по эту сторону зеркального стекла
уже соответствовал двойник. Поэтому Антонову не было места там, где Вика
теперь ужимчиво пощипывала большую, как баранья голова, виноградную кисть,
которую услужливо держал перед нею на тарелке рыжеволосый консультант. Такой
же точно чернильный виноград имелся и на этой половине помещения: Антонов,
машинально поедая сырые несладкие ягоды (возможно, там они были более
сахаристы), старался не думать, кто из тех вальяжных, в аккуратную меру
пьяных мужиков действительно является тайным его заместителем, кому
принадлежит так ясно видная отсюда, как бы театральная на расстоянии и свету
красота его кокетливой жены. Между тем ее хрипловатый мальчишеский голос,
черная, похожая на перечное зернышко родинка над верхней губой, манера с
дрожью потягиваться, сжимая кулаки, остались те же, что и тогда, когда Вика
вроде бы любила Антонова и заставляла его смеяться над устремленными к ней
мужскими взглядами. Эти взгляды, с каким-то боковым пугливым блеском или
тяжелые, мутные, Вика чувствовала кожей, как рыба чувствует толчки и звуки в
воде, и насильно целовала Антонова, у которого что-то обрывалось в груди и
выдавливалась набок, в сторону от поцелуя, глупая улыбка. Из тех, кто на нее
смотрел, Вика не пропускала ни одного, все они оказывались примечены, и
каждому, в зависимости от позы и более или менее определенной внешности,
давалась роль в сумасшедшем доме: Вергилий, Цезарь, Наполеон. Впрочем, когда
полуживая Вика сама однажды оказалась в стационаре того самого комедийного
жанра, она уже не смеялась и выходила к Антонову понурая, со слезящимися
глазами, держась почему-то за правый бок, в ужасной голубой косынке, которые
там полагалось носить: видно, не нашла в свежепостроенной и хорошо
озелененной психбольнице ни одного Бонапарта. Антонов знал за собой одно
бесполезное свойство: иногда он глядел на что-нибудь и чувствовал, что будет
это вспоминать потом, безо всякой связи с настоящим; так он запоминал иногда
случайных уличных Наполеонов - бокастого генерал-майора с погонами как
пирожные, украшенные звездами вместо кондитерских розочек, пригожего