"Лев Исаевич Славин. Наследник" - читать интересную книгу автора

раздвинула свои масштабы, дальние ряды стульев кажутся недосягаемыми, там
студенты в рубашках, усы, лысинки, а за ними, в совершенной уже
недосягаемости, дематериализованный, за маленьким круглым столиком с
карандашами, со стаканом воды - Кипарисов. Митенька улыбается; круглые очки
его непобедимо сверкают. Какая свобода в обращении! Там смех, сверканье
мысли, похлопывание по плечу, револьверы в задних карманах брюк. Смогу ли я
когда-нибудь достигнуть такого совершенства?
Я стал искать глазами женщину, которой я отдавил ногу. Припоминаю: это
было во второй половине пути, против камина. Вот они, порыжелые ботинки с
отстающими подметками. Сама виновата: зачем вытянула ноги! Я вскарабкался
глазами по ним - это были две уверенные в себе ноги, тонкие, с отчетливой
мускулатурой, - задержался на животе, удивляясь путанице узоров, приподнятых
повыше, на груди, достиг шеи, умилительной в своей худобе (двадцатирублевый
бюджет, уроки на краю города с тупыми малышами), и уже чувствовал жар
широкого рта, когда поспешно отвел глаза: незнакомка смотрела на меня в
упор. Расширенные (серые?) глаза. Строго. Сдвинутыми бровями. (В конце
концов, что я такого сделал?)
Когда через минуту я опять посмотрел на нее, она глядела в сторону,
отвлеченная разговором.
Я увидел ее лицо безукоризненной ясности. Можно было поклясться, что
эти глаза никогда не щурятся, что рот никогда не кривится во лжи или гневе,
лицо такое странное, такое строгое и родное, что сердце мое похолодело от
отчаяния. Я чувствовал отчаяние оттого, что не могу выйти из-за фикуса,
положить руки ей на плечи и сказать: "У меня никогда не было друга. Давайте
будем друзьями!" - и оттого еще, что не имел надежды сделать это
когда-нибудь потом.
После этого я стал открывать в незнакомке другие черты. Она показалась
мне проницательной, смешливой, способной к математике. Целомудренный узел
волос на затылке я приветствовал как старого знакомца. Мне удалось
предсказать точные размеры ладони, запачканной чернилами, ее длину, узость и
даже момент ее появления, как это удалось Леверрье в отношении к Нептуну.
Становясь все холодней и разумней, я понял, что незнакомка не может быть
лишена недостатков. Тотчас я представил себе их. Наконец каким-то
невероятным усилием воли я извлек из себя знание ее имени. Катя. Катерина.
Катенька для друзей!
Неожиданность этого открытия ошеломила меня. Я обратился за
подтверждением к соседу. Сосед спорил с кем-то. Он так погрузился в спор,
что на поверхности оставалась одна спина. Я постучался в эту спину
взволнованно, как человек, который потерял ключ от квартиры. Сосед
оборотился, и я увидел добрые и насмешливые глаза Рымши.
- Я не знаю, - сказал он, пожав плечами, - вообще тут чертова уйма
незнакомого народу. Кипарисов готовит что-то грандиозное.
И с деревянным скрипом он снова повернулся вокруг своей оси.
- Кипарисов готовит грандиозный сюрприз, не так ли, коллега Иванов?
Я обернулся и увидел громоздкую фигуру и раздвоенный подбородок
Адамова.
- Не так ли, коллега? - повторил он своим густым басом. - Ведь вы его
любимый ученик.
Адамов мне был немного знаком. Я знал, что он социалист. Удивительней
всего были в нем его крупные телеса, его тяжесть. Все стеклянное в квартире