"Лев Исаевич Славин. Гамбург - Америка линия" - читать интересную книгу автора

- Уверяю тебя, что я смогу продвинуться на работе, - сказала Мицци.
Но Пише посоветовал ей не обольщаться. Как большинство женщин, по его
словам, она могла рассчитывать только на среднее место, - достаточно
усердная, чтоб не отставать, и достаточно бездарная, чтоб не опережать. Там,
в России, - другое дело. Там, по словам Пише, сам социальный строй подымает
женщину и делает ее равной мужчине.
- Постой, - сказала Мицци, что-то сообразив, - но ведь не одна я такая.
Где же достают свои двести пятьдесят долларов другие американские девушки?
Пише пожал плечами:
- Они живут в семье. Или у них есть возлюбленные.
Но Мицци не хотела развивать эту тему.
- Мебель можно брать в кредит, - тихо сказала она.
Мицци мечтала в первую очередь о большом зеркале.
- Может быть, ты иногда будешь приезжать ко мне? - робко сказала она.
Он рассказывал ей о своих путешествиях. Об Африке, где он разоблачил
рабовладельческие нравы бельгийских железнодорожных предприятий. Об
Испании - синдикализм, корриды, голод и национальные лотереи, изнуряющие
народ. Свои приключения в мукденских курильнях опиума, куда он спасался,
преследуемый маньчжурскими офицерами. И наконец - Россия, разнообразная,
неслыханная социалистическая Россия, самое существование которой столь
ослепительно, что кажется мифом. Однако это реальность! Реальность, которая
в то же время является надеждой человечества!
- Ты знаешь, Мицци, любой рабочий или революционер в любой стране
знает, что у него есть родина - Россия. Ты понимаешь, до чего это великая
вещь!
Или он принимался рассказывать ей о европейской войне, где он провел
четыре года в качестве рядового. Дитя послевоенного времени, она ничего не
знала о "бертах", блиндажах, газах, истребителях. Она никак не могла взять в
толк, почему несколько миллионов человек избрали своим занятием убивать друг
друга и предавались ему с необыкновенным усердием.
- А страшно было на фронте? - спросила она.
- Понимаешь, в глубине души каждый был уверен, что смерть его обойдет.
Один верил в трусливость смерти. Другой - в ее рассеянность. Я, - он
засмеялся, - в ее снисходительность к литераторам.
Мицци в это время, как всегда, когда ей бывало скучно слушать, но тем
не менее сохраняя вдумчивое выражение лица, кокетничала глазами с
каким-нибудь парнем, проходившим мимо, официантом, пассажиром, матросом, -
все равно. В конце концов она переводила взгляд на Пише и решала, что он
красивее всех. "А все же он привязался ко мне", - с гордостью подумала она.
Слезы нежности подступили к ее горлу. Она схватила Пише за руку и
воскликнула:
- Я вымолила тебя у бога!
Между тем Пише заинтересовался одной горничной, американкой. Оттягивая
веко, он с любопытством наводил на нее свой правый глаз.
- Понимаешь, - сказал он Мицци, - она бы мне очень пригодилась. Я мог
бы сделать из нее чудесный образ для книги.
Но Мицци сказала ему, что она не хочет рисковать своим счастьем ради
книги.
- Ты глупа, - сказал Пише.