"Алексей Слаповский. День денег" - читать интересную книгу автора

на ладонях - Писатель подумал, может быть, впервые, а вдруг художественные
его тексты не столь уж художественны? - и это ему докажет безоговорочно и с
цитатами в руках критик из тех, кого он уважает; но нет, этого не может
быть, он объективно читает и себя и других и видит, что может зашибить
многих своим талантом, с другой стороны (или уже с третьей, с четвертой?),
трехтомник этот станет итогом, финалом, после которого, в сущности, ложись
да помирай, и он будет торопиться доказывать, что нет, он не кончился, будет
писать четвертый том - хуже, пятый - еще хуже, но уже найдутся критики,
берущие каждую его строку под защиту, он зажиреет, станет
подозрительно-самоуверенным и неуверенно-самодовольным; желая подтверждений
перемены своей участи, он бросит жену и переедет в Москву, там закрутится,
завертится, не имея ни родных, ни близких, соглашаясь на экранизации своих
романов, летая в дальние страны, которые хороши лишь в молодости, и вот в
одной из таких поездок, где-нибудь в вольно-вальсовой вальяжной Вене, он
будет лежать в гостинице, ночью, и помирать от сердечного приступа (сердце и
сейчас покалывает, подлое!), не умея позвать на помощь, потому что ни черта
не знает по-немецки, равно как и по-английски, ибо, несмотря на Литературный
институт и брак на интеллектуалке, остался все-таки недоучкой, поверхностным
самообразованцем, выскочкой, глухим провинциалом...
- Я мотоцикл куплю, - сказал он. - Скоростной, навороченный - на все
одиннадцать тыщ!
- Зачем? - удивился Парфен.
- С детства мечтал о мотоцикле!
И Писатель хотел рассказать о своих детских мечтах (мотоцикл - и хоть
раз с парашютом прыгнуть в затяжном прыжке), но тут они с Парфеном услышали
странные звуки.
Они посмотрели на Змея.
Змей, закрыв глаза и стиснув зубы, громко сопел и тихо плакал.


Глава одиннадцатая,

в которой Змей высказывает удивительную идею.
- Ты что, Змеюшка? - спросил Парфен.
- Мальчика ударил...
- Какого мальчика? Когда?
- Слеза ребенка! Красота спасет мир! Невещественные доказательства
вещественных отношений души с действительностью и наоборот! - невнятно
вырывалось изо рта Змея.
Парфен и Писатель решили, что это первые извержения вулкана Змеевой
философии: тот с детства любил умствовать и в их классе был первый
разглагольствователь на тему существования человека, делал он это самобытно
и увлеченно, хоть и коряво, видно было, что эти вопросы его волнуют всерьез;
он потому и ограничился средним образованием: боялся набраться лишней
мудрости и сойти от этого с ума, всякая вычитанная или услышанная новая
мысль вызывала в Змее поистине вулканическую работу мозгов, он начинал
развивать ее, разветвлять - и чувствовал, как ум, подобно реке в половодье,
растекается по низменностям человеческой жизни, познавая ее, и ему
становилось плохо до жестокой головной боли. Он и книги-то поэтому перестал
читать. Телевизор, правда - пока тот работал - смотрел, поскольку из него за