"Елена Александровна Скрябина. Годы скитаний: Из дневника одной ленинградки " - читать интересную книгу автора

будут получать двести граммов, рабочие - триста пятьдесят. Но теперь уже
многих это спасти не может.



Четверг, 1 января 1942 г.

Вчера мы встретили Новый год. Трудно представить себе более мрачную
встречу. От предпраздничной выдачи у нас ничего не осталось. Да и сама
выдача была крайне бедной. Нам выдали по бутылке красного вина и по
маленькому пакетику конфет.
Решили не ждать традиционных двенадцати часов - легли спать в десять.
Спим в комнате с выбитыми окнами. На ночь не раздеваемся, а наоборот,
надеваем на себя все, что только можно. Я, например, сплю в меховой куртке,
в большом платке и в валенках, а сверху еще прикрываюсь одеялами. Рядом
кроватка Юрочки. У него виден только носик, прислушиваюсь к его дыханию,
проверяю - жив ли он.
Около двенадцати проснулась от какого-то шороха. Увидела мужа: он сидел
за столом в шинели. Перед ним одиноко горела свечка. Сгорбленный, усталый,
он глядел в одну точку. Сердце могло разорваться от жалости к нему и к нам,
и ко всем другим, попавшим в страшную мышеловку. Перед мужем на столе лежали
три черных солдатских сухаря. Это - принесенное им новогоднее угощение.
Захотел этот вечер провести в семье. Ведь существует же поверье: с кем
встретишь Новый год, с тем на весь год и останешься...
В эту ночь я так и не заснула. Мысли лезли в голову и не давали покоя.
Обидно и нелепо казалось умереть от голода, а надежд на благополучный исход
уже не было. Силы покидают нас с каждым днем.
Примечание: Настроение у Е. Скрябиной подавленное, но она отмечает:
"выдали вино и конфеты". Значит, кто-то все-таки о ней и ее детях
позаботился. Несмотря на ужасные условия, городские власти все же стремились
создать атмосферу Нового года. Для детей были собраны 1000 елок и доставлены
с Большой Земли мандарины, кому-то выданы вино и конфеты... Но одновременно
умирали тысячи других ленинградцев. - Ю. Л.

Суббота, 3 января 1942 г.

По пути в столовую зашла к моей хорошей знакомой и одновременно
портнихе, Надежде Ивановне. Несколько дней тому назад она была у нас и, видя
состояние Димы, пыталась всячески ободрить его, сулила близкие и хорошие
перемены: "Подтянись, Дима! Скоро будет лучше, хлеба еще прибавят, откроется
дорога. Слышал, наверное, как бьются за Тихвин. Тогда из Ленинграда будет
путь открыт".
Дима тупо молчал. Он больше никому и ничему не верит. Но бодрый тон и
уверенность Надежды Ивановны на меня подействовали. Я решила сегодня зайти к
ней, чтобы немножко поднять свое настроение. Это так важно - услышать
ободряющее слово!
Когда я позвонила, мне открыла дверь старшая сестра. Она молча ввела
меня в столовую и показалась мне как будто ненормальной. На столе стояли два
гроба. В одном лежала моя милая и такая бодрая Надежда Ивановна, а в
другом - ее младшая сестра, которую я всего лишь несколько дней тому назад