"Череп мутанта" - читать интересную книгу автора (Ночкин Виктор, Левицкий Андрей)

Часть первая ВОЗВРАЩЕНИЕ

Глава 1 ЗВЕРИНЕЦ

Когда постоянно ходишь в Зону, незаметно развиваются некоторые инстинкты. И о том, что обзавелся новыми привычками, не догадываешься, пока не случится попасть на большую землю — да не в наш поселок, где от дыхания Зоны все стекла запотели, а туда, где о ее существовании стараются забыть. Там-то сразу почувствуешь, как тебя корежит. То и дело хочется пригнуться, отскочить, схватиться за ствол… И люди, люди! Огромное количество народу — и все без ПДА. И ты тоже без ПДА. Странное чувство. Так и зудит — поглядеть на запястье, прежде чем сделать шаг. А некуда глядеть, человек с компом на руке вызывает ненужные вопросы, так что за Периметром не носим. Вернее, носим, но не на виду. Я свой в рюкзаке таскаю.

А еще начинаешь особенно шустро реагировать на военную форму. Сколько раз в поселке встречал миротворцев в обмундировании — никогда не было такого ощущения. А тут вошел в вагон электрички — сидит. Организм сразу же потребовал отступить, спрятаться, вжаться в стену, укрыться в тамбуре! Но разум велел шагать и делать вид, что все в порядке. Разум, конечно, победил — но не без труда.

Моя задача была сопроводить Костика в райцентр, за это Карый пообещал премию. Мне-то, в общем, ничего — дело обычное, к тому же выполняя подобные мелкие просьбы, я мог рассчитывать на доброе отношение хозяина гостиницы «Звезда». Не лишнее в нашей жизни, у Гоши Карого связи везде, вполне может сложиться ситуация, когда его помощь понадобится, так что я всегда брался, если он просил. И эта поездка была рядовая, ничего особенного. Да еще с Костиком. Мне нравилось ездить с ним. Гоша чаще отправлял курьером Костика или Дрона, но Дрон — громадный парень, с ним периодически возникали всякие истории… Дрон не виноват, его рост как-то возбуждает правоохранителей, что ли, — постоянно цепляются.

Так что с Костиком ездить лучше. Рейс вышел вполне обычный, до вокзала нас сам Карый проводил, там сели в электричку. Когда поезд тронулся, пошли по составу. Первым Костик, потом я. Вообще-то идти первым — моя задача, но тут Костик сам почему-то надумал. Я последовал за ним в другой вагон — и едва сумел побороть инстинктивный порыв свалить обратно. Вагон, как всегда, был почти пустой, я сделал пару шагов и заметил сержанта. Мало того что приобретенные в Зоне привычки заставили нервно отреагировать на военную форму, так еще и лицо миротворца показалось мне знакомым. Пригляделся — точно, пару раз приходилось иметь дело, Зона его дери!

Если бы замешкался в проеме, дернулся, отшатнулся, это выглядело бы подозрительно, так что усилием воли я подавил желание сбежать и нарочито спокойно прошел мимо военного. Тот мазнул по мне ленивым взглядом и обернулся к спутнику, полному мужичку в штатском. Я прошлепал мимо и увидел, что Костик расположился в этом вагоне. Может, нарочно, чтобы меня подразнить? Я не стал подавать виду, что меня волнует присутствие сержанта, и уселся рядом с Костиком. Кстати, Костик — не имя, а прозвище, потому что у него такая фамилия: Костиков. Иногда мы с ним делали вид, что незнакомы, и усаживались лицом к лицу — но мне не хотелось оказаться спиной к сержанту. Через несколько лавок от меня торчали его бритый затылок и плешивая макушка штатского.

— Костик, на всякий случай предупреждаю: мы с этим сержантиком встречались. Если он меня узнает…

— Тю, сержантик! А той дядька, що с йим поряд, той, гадаю, с вийськовой прокуратуры.

— Ого… Точно?

— Не впевнен, але я його килька разив бачив с тим прокурором, що до нас у ликарню заглядав, памъятаешь?

— Помню, а как же. Значит, этот тип с ним был?

— Ага. У мисти пару разив йих бачив, та в Управи, як с Гошею туды прыходылы.

Разговаривали мы, конечно, очень тихо, так что сержант и мужчина в штатском нас не слышали. Зато вояка разглагольствовал не смущаясь, заливал попутчику:

— Да я этих сталкеров за версту могу узнать! Глаз-то наметанный! Стоит поглядеть, и сразу… Они же по-другому двигаются, манера у них звериная такая. Ну и морды тупые — одно слово, мутанты!

— Ах, вот как… — пробурчал штатский. Похоже, ему было не интересно и он ляпнул просто, чтобы как-то ответить.

— Точно, точно! А кстати, слыхали анекдот? Приезжает начальство на КПП. Срочный приказ, говорят: «Изловить мутанта, пострашней какого-нибудь, — ученые приехали, иностранная делегация! Им мутант нужен. Английские миротворцы ловили — не поймали, американские тоже не поймали, а русским всегда как-то удается, вот они пусть еще поймают».

— И что? — вяло спросил толстячок.

— А командир нашим и говорит: «Давайте в кустах пошуруйте, еще раз сталкера изловите и отдайте начальству. Только ПДА с него снять не забудьте, чтоб на человека не был похож!» Ха-ха-ха!

Тут заскрежетали колеса — поезд подходил к станции, предпоследней для нас. А в моем рюкзаке тихонько пискнул ПДА. Еще одна реакция из тех, что обостряются в Зоне, — я услыхал сигнал сквозь скрежет и лязг. Вояка со спутником не оглядывались, так что я полез в рюкзачок и украдкой вытащил свой комп. Костик пересел на лавку напротив, чтобы видеть входящих — электричка уже почти остановилась. При этом он бросил мне:

— Вымкны звук. На цией станции стоятымемо довго, ще вйськовый цей хлопчик почуе, як тоби дивки дзвонять.

Я отключил звук — если в самом деле придется торчать на станции, даже такой хвастливый лопух, как этот сержант, может обратить внимание на знакомый писк. Мне пришло сообщение от Ларика. Смайликов в конце она, как обычно, натыкала до фига, но писала о грустном: дела плохи, мама разболелась, вещие сны каждую ночь видит, дядю Сережу уволили с завода, он пьет. А ведь верно, давно от Ларисы вестей не было, раньше-то каждый день слала мейлы…

Должно быть, эмоции отразились на моем лице, и Костик спросил:

— Щось погане?

— Да, плохие новости. Сестра троюродная пишет.

— А ты казав, що ридни твои у Кольчевску мешкають?

Кольчевск — это поселок, куда мы с Костиком направлялись. Там нас должны были встретить, принять груз. Обычно приходилось гонять дальше, но в этот раз партнер Карого почему-то решил поиграть в конспирацию и получить передачу именно здесь. Кольчевск — в общем-то глухомань, действительно спокойное местечко для интимной встречи.

— Так зустринься з риднымы.

— Правда…

— Я гадаю, зворотнього грузу цього разу не буде, — продолжал Костиков, — так що я сам до Гоши повернусь. Бий телеграмку, нехай сестричка зустричае.

Я подумал: и то верно. Когда еще соберусь проведать родню! А тут такой случай… Поезд остановился, репродуктор пробурчал что-то невнятное насчет стоянки. Я не прислушивался, и так известно: на этой станции электричка всегда по полчаса стоит. Так что я подождал, пока пассажиры разместятся в вагоне, убедился, что народ сел безобидный, ничего нашему багажу не грозит, новые попутчики не представляют угрозы, — и отстучал Ларику ответ, мол, скоро буду у вас, ждите.

Тем временем сержант заливался соловьем, описывая прелести службы молчаливому попутчику:

— Наша служба — это даже не охота, это скорей рыбалка!

— Рыбалка?

— Ага, на живца. Наш лейтенант всегда так говорит, что забрасываем удочку, а наживка — это сталкер, потом подтянешь такого к берегу, а на нем улов, то есть хабар, знай себе снимай!

Вояка, похоже, в самом деле дурак, болтает такие вещи! Или этот дядечка не из прокуратуры? Хотя какое мне дело…

Оказывается, Ларик торчала в сети — новый мейл, состоящий чуть ли не из одних смайликов, пришел минутой позже. Всего три слова: «Прибегу на вокзал!!!!!!!»

Потом поезд тронулся, я задумался о встрече с родными, Костик, как обычно, помалкивал, даже сержанту надоело молоть чушь, и он заткнулся…

Вот и кольчевский вокзал — здание выстроено, пожалуй, с полсотни лет назад, а то и больше, еще при Сталине. Красивый домик, как игрушка, с декоративной колоколенкой, выкрашен розовым, с белыми карнизами. Замок из сказки.

Ох, сколько раз я приезжал сюда летом на каникулы… Потом, когда родителей не стало, и вовсе переселился, прожил два года. Но это уже другое — вокзал мне запомнился именно такими летними, веселыми ощущениями. Каникулы, я еду к родне, впереди веселое лето! Хорошие воспоминания, добрые.

Попутчики зашевелились, нагружаясь поклажей, потянулись к тамбуру. Странные люди, поезд простоит в Кольчевске долго, все успеют сойти.

Заскрежетали колеса, поезд вздрогнул в последний раз, колыхнулась толпа с сумками и чемоданами у выхода, тут и сержант с толстым спутником тоже стали собирать багаж. И эти, значит, в Кольчевске выходят. Странно, в общем-то, что им тут делать, в глухомани?

На заасфальтированной площади всегда небольшой стихийный рынок — бабушки с кошелками, какое-то барахло разложено, три киоска… В стороне от вокзальной суеты расположилась группа мужчин — все как один крупные, спортивные, в темных плащах. Наши клиенты, не иначе. Перед вокзалом шумит толпа, люди снуют туда и сюда, а вокруг плащей — островок спокойствия. Будто бы само собой выходит, что прохожие норовят обойти эту группу стороной, словно кто-то провел волшебным мелом зачарованный круг.

Вот пассажиры в тамбуре зашевелились, Костик бросил:

— Ну, я иду.

Подхватил грязную торбу, в которой, насколько мне было известно, лежали упакованные в тряпье спецконтейнеры с артефактами, и двинул к тамбуру, где топтались люди, едва заметно продвигаясь к выходу. В дверях застряла бабуля с кошелками, зацепилась, стала причитать, ее обругали… В общем, все, как обычно. Тем временем военный с толстяком в штатском уже вышли через другую дверь. Старуху с ее торбами наконец выпихнули из вагона, Костик кивнул мне и вышел в тамбур — начиналась самая ответственная часть моей работы. Я ведь не охранял на самом деле Костика; случись какая серьезная заваруха, я бы не смог особо повлиять на исход. Нет, мне следовало убедиться — осторожно наблюдая со стороны, не вмешиваясь, — что груз перешел к получателю без эксцессов. Так что я сидел и глядел в окно — вот группа спортсменов в плащах перестроилась. Я подумал, что это они навстречу Костику, но оказалось, причина иная: на платформе показались военные. Здесь уже не карантинная зона, где армия — хозяин всему и выполняет функции правоохранительных органов, но все же ребятам, которые встречали курьера, присутствие вояк не понравилось. Тех было четверо — двое офицеров и пара вооруженных солдат. Бойцы в брониках, с автоматами. В самом деле странно…

Костик вышел на площадь, но не стал приближаться к темным плащам. Встречающие его не спеша пошли прочь, он оглянулся, поймал мой взгляд и едва заметно кивнул — передача груза состоится в стороне. Я быстро покинул вагон и двинул следом за Костиком, а он, помахивая кошелкой, лениво топал вдоль платформы, удерживая дистанцию. Сумочка его, между прочим, больше тридцати кило, потому что контейнеры не наши, легкие, а усиленные, в дополнительной свинцовой оболочке, чтобы не фонило. Тем не менее Костик шел легко, будто ноша ничего не весила. Железный человек. Я пристроился в хвост и краем глаза успел заметить: почетный караул встречает наших попутчиков, сержанта и штатского. Не простой толстячок, значит, ведь не ради же трепла-сержантика такой эскорт. Может, лысый — генерал в штатском? Тогда чего электричкой добирается? Впрочем, рассматривать военных было некогда. Темные плащи свернули за угол кукольного здания вокзала, Костик медленно, по широкой дуге двинул за ними, я — следом. Похоже, в этой кавалькаде я был последним, за мной никто не увязался.

Вот встречающие свернули на аллею, вдоль которой выстроились старые тополя, там остановились. Костик медленно добрел до них, парни в плащах разошлись, пропуская, он нырнул в эту толпу, показался с другой стороны — уже без кошелки. Зато огромная спортивная сумка на плече одного из атлетов оттянулась. Парни снова перегруппировались — прикрыли того, который полез в сумку проверять груз. Потом плащи лениво побрели прочь.

Ну, вот и все, порядок, дело сделано. Мой спутник остановился перед стендом с газетами, плащи гурьбой удалялись по аллее. Я присел на лавку и с удовольствием вдохнул. Хорошо… Пахнет точь-в-точь как в детстве. Потом я потянулся за ПДА.

Пятью минутами позже Костик подсел ко мне.

— Ну що, Слипый?

— Порядок.

— Видбыв маляву Карому?

— Ага. Написал, ты сам возвратишься.

— Ну то йдемо?

— Идем. А, нет, я ж забыл! Меня Ларка собиралась встретить. Пошли, познакомлю с сестрой.

Сколько же я Ларика не видел? Года два, пожалуй. А ведь живем рядом, казалось бы… Эх, что сейчас будет!

Больше играть в шпионов мы не собирались, так что попросту двинули на платформу. Я огляделся — не мелькнет ли знакомая фигурка? Не видать. Я бы мог и сам к их дому добраться, но раз Лариска писала, что придет, нужно ее встретить здесь. Еще раз осмотрелся, перехватил взгляд балаболки сержанта. И снова проклятые инстинкты — кольнула мысль: а что, если этот дурачок в самом деле навострился узнавать сталкеров издалека? Может, он идиотом только прикидывается?

Секундой позже я сообразил: парень глядит не на меня, просто в мою сторону. Его заинтересовало что-то вдали, а я встал на линии обзора. Я скосил глаза — куда это вояка уставился? И вот тут сердце пропустило удар. Или два. Чудесное виденье! Девушка медленно подняла руку и… нет, этот жест, полный задумчивой неги, нельзя описать словами «почесала в затылке». Чешутся дураки вроде вашего покорного слуги, а принцессы — никогда. Принцессы, они не такие, они могут разве что взъерошить короткую, под мальчика, стрижку, но при этом не забывают томно выгнуться и отставить симпатичную попку, обтянутую джинсами… Вот в такие моменты не спасают инстинкты, приобретенные в Зоне, наоборот, хочется взвыть: ну до чего ж я одичал там!..

Тем временем задумчивая принцесса обернулась и…

— Приве-е-ет! — Я оглянуться не успел, а принцесса, мигом преобразившись в Ларика, уже повисла у меня на шее. — Ты уже здесь! Ой, как я рада тебя видеть… Ой, какой же ты молодец, что приехал!

— Ну, здравствуй, Обезьяна…

Когда мы виделись в последний раз, Лариса была студенткой техникума, тощей, угловатой, состоящей из одних лишь локтей и коленок. Еще у нее вечно была какая-то несуразная прическа, она не знала, что делать с волосами. Еще она не умела одеваться, и всякая тряпка висела на ней, как на вешалке. Еще она всегда была не в духе. Еще я с детства дразнил ее Обезьяной из-за слегка оттопыренной нижней губы… Два года — и принцесса! Прическа, блузка, джинсы… Здесь было от чего обалдеть. Я и обалдел. Потом Ларка чмокнула меня в щеку — это было похоже на удар молнии. Или когда в «трамплин» вступишь — тоже напоминает. По-моему, сестра сама растерялась…

Я осторожно взял ее за плечи, окинул взглядом — ни малейшего намека на острые локти и коленки, на которые я привык натыкаться…

— Ларик… Эх, святые мутанты, как ты выросла!

— А я смотрю, смотрю, тебя нигде нет… — Она шмыгнула носом, и тут только я ее узнал по-настоящему. Это была моя сестра, Ларик, Обезьяна и все прочее — то самое существо, с которым мы на пару облазили окрестные сады, чердаки и подвалы, с которым мирились и ссорились по пять раз в день… и несколько раз тайком курили в лопухах за покосившимся забором… Точно, это Ларик…

— Слепой, не хочешь меня представить родственнице?

Я с опозданием сообразил, что железный Костик заговорил по-русски. Принцессе достаточно бросить мимолетный взгляд, чтобы вокруг начали происходить чудеса.

— Да, конечно. Лариса, это Тарас Костиков, мой друг и отличный парень. А это…

— Это твоя сестра.

— Троюродная, — со странной интонацией вставила Ларик.

— Очень приятно… А вон моя электричка, — вдруг брякнул Костик, — я пойду. Слепой, у меня через месяц свадьба, я сперва не хотел заранее говорить… Ты это… бери сестру, и приезжайте, ага? Ну, подробности я тебе потом… В общем, пошел я! Не буду вам мешать.

— Погоди, какая свадьба, с кем? — Я окончательно растерялся.

— Так с Надюхой же… Ну ладно, бывайте! — И он, внезапно ставший удивительно русскоязычным, заспешил к составу.

Провожая его взглядом, я встретился с глазами сержанта и прочел в них столько зависти, что мне стало совсем хорошо.

Мне стало настолько хорошо, что я забыл, что нужно делать. Да и зачем, если так славно просто стоять и глядеть на Лару? Никуда не нужно идти, ничего не нужно говорить… Надеюсь, что сестра испытывала хоть что-то подобное моим ощущениям.

— Приходят груженые, уходит порожняк, — подхватил дядя. — Что они на завод тянут? Еще завезли каких-то гастарбайтеров. Чернявые такие. Может, молдаване? Никто их в поселке не видел. Привезли на завод, и всё, как будто и не было.

— Молдаване, наверное, — кивнула тетя Вера, — строители. Их и раньше нанимали.

Я представил себе, как уволенный дядя Сережа слоняется вдоль забора, как издали поглядывает на проходную, высматривает сквозь ворота, когда их распахивают, пропуская составы. Но близко не подойдет — гордость не позволит выказать, что тоскует по работе… И стало жаль старика, ведь сколько лет в одной должности. Я же помню, как он рассказывал о службе, гордился, что при нем всегда порядок. Когда на заводе появились арендаторы — кооператоры, цеховики, так их тогда называли, — ему хлопот прибавилось, но дядя Сережа и тогда порядок поддерживал. А теперь что? Он ведь еще не старик по-настоящему-то, до пенсии далеко, а работы в поселке не найти.

— Везут какие-то ящики, все брезентом укутано. Или контейнеры везут, там и вовсе не поймешь, что внутри, — продолжал родич. — А ведь местных всех уволили. Даже крановщики со стропальщиками на разгрузке новые. Банда какая-то, что ли? Живут на заводе, оттуда, считай, вовсе не выходят.

— Непонятно, куда такую прорву грузов там можно деть, — поддакнула Лариса.

— Что-то они делают все же, — буркнул дядя. — Может, по ночам, не знаю. А складировать есть где, одни подземелья чего стоят!

— Какие подземелья? — Мне было грустно, однако я старательно поддерживал беседу.

— Ну как же, — оживился дядя. — Под Ремжелдором бомбоубежища, завод-то старый, оборонным считался. Все по правилам, во время военных действий можно развернуть производство в подземных цехах. Там целый лабиринт, под заводом, — надежно строили, на века. И цеха, и склады, и…

— На страх агрессору! — кивнула сестра. — Бронепоезд под землей склепать. Мирный советский трактор!

— Цыц! — беззлобно прикрикнул дядя. — Молодая, не помнит ничего, кроме анекдотов. Слушай, гость дорогой, а сейчас-то новые анекдоты рассказывают?

— Э-э… — Я растерялся. — Да, наверное…

— Я ж помню, вы с Ларкой вечно зубоскалили. А теперь, интересно, о чем анекдоты, а?

Эх, ну не рассказывать же в самом деле этим старикам, как сталкер Петров ходил в бар «Шти»?

— Ну, дядь Сереж, у нас же юмор специфический, связанный с нашим вредным производством.

Дядя снова налил и махнул рукой:

— Да брось уж, темнила. Рассказывай про свою Зону. Про сталкеров, про это всё.

Бедные старики, они, наверное, думают, что я ежедневно окружен опасностями и страшнейшими чудовищами, что рискую головой, и все такое…

— Ну, ладно. Заходит сталкер Петров в бар «Шти». Ему охранник на входе: «Сдавай оружие!» А Петров спрашивает: «Биологическое оружие тоже сдавать? Тогда я носки сниму».

Ларик хихикнула. Она всегда была на моей стороне. Потом дядя Сережа тоже осознал, в чем здесь юмор, смял лицо жесткой ладонью, хмыкнул. И потянулся за бутылкой. Водка, кстати, была не фонтан, меня Карый приучил к качественной выпивке, а эта, видимо, дешевая… Хотя вряд ли, дорогому гостю небось из загашника вынули что получше. Но ругать водку, понятное дело, я не стал — зачем обижать стариков?

Когда заканчивали вторую «половинку», дядя Сережа вдруг разволновался, даже голос повысил. Стал твердить, что он так не оставит, он их всех выведет на чистую воду!

— Кого «их»? — как всегда влезла Ларик. Она уже клевала носом, слегка развезло ее, но не сильно, они с тетей Верой выпили совсем немного.

— Эй, а тебе завтра на работу, — напомнил я. — Не проспишь?

— Не-а. Завтра у меня выходной, суббота же, забыл, что ли?

И то верно — забыл. В Зоне не бывает дней недели, да и праздники мы устраиваем не по календарю… Тем временем дядя Сережа гнул свое:

— Эти мазурики точно что-то незаконное варганят на Ремжелдоре. Я их выведу на чистую воду, я все узнаю! Сколько лет на заводе… сколько лет! Что-то возят, целыми составами возят. А обратно — ни-ни! Обратно порожняк! — Он потянулся к холодильнику, вытащил третью бутылку.

— Не надо, Сережа, — попросила тетя Вера.

— Да, дядь Сереж, в самом деле… — промямлил я.

— Да брось ты баб слушать, — буркнул дядя, — когда еще так посидим!

— Хоть завтра, — заверил я. — Если не прогоните. А сейчас уже пошабашим… Давно я так не наедался.

Тут они все загомонили разом; дядя твердил, что отсюда меня никто и никогда не прогонит, потому что я здесь — дома, тетя Вера бубнила, что, мол, это навязчивая идея у старика — раскрыть ужасный заговор на Ремжелдоре, тогда нового директора посадят, и все станет как раньше, и дядю опять поставят замначохраны… Ларка потянула меня за рукав и позвала поглядеть на ее компьютер.

Мы с сестренкой покинули стол и отправились в девичью светелку. Комп у Ларика был вроде и неплохой, но, насколько я понимаю, довольно дешевый. А что девушка могла себе позволить, спрашивается? Мои деньги они тратили экономно, а после увольнения старика на одну бухгалтерскую зарплату не разгуляешься. Я старательно похвалил технику, тут в комнату заглянула тетя Вера и позвала меня — мол, постелили на диване в гостиной. По дороге она тихонько рассказывала, что дядя стал как одержимый, все носится с этой идеей насчет завода и нового директора. А директор, вернее, владелец Ремжелдора — на вид солидный мужчина, и похоже, болеет. Очень бледный и постоянно платочком лоб протирает.

— Да бухает он неумеренно, это ж сразу видать! — Дядя Сережа слух имел острый, как и надлежит ответственному сотруднику службы безопасности.

Потом старики стали спорить: дядя твердил, что он доищется правды, а тетка рассказывала о своих снах… Сны тети Веры — больная тема в семье, но насчет моей ноги и темных подземелий она угадала верно.[1] В Зоне перестаешь удивляться подобным штукам, так что я решил прекратить их ссору и попросился на покой — устал, мол.

Утром все было тихо и пристойно. За завтраком дядя выглядел мрачноватым, но о заводе больше не вспоминал. Ларик вскочила первой и побежала переодеться к торжественному выходу, тетя Вера посетовала, что я так и не научился модно одеваться, но, к счастью, сны пересказывать не стала. Неловко мне всегда делается, когда она о снах заговорит… Ну а одежда — что? Мне понравился костюмчик Вандемейера,[2] в котором тот впервые появился в «Звезде», вот я и подыскал себе похожий. Удобная штука, карманчиков всяких много, всякую мелочь есть куда пристроить. Даже Костик, помнится, одобрил — дескать, под такой и кобуру удобно прятать. Всем нравится костюм, кроме тетки. Зато он не мнется, то есть я хочу сказать, даже помятым выглядит прилично, мол, так и нужно его носить, небрежно. А сестра, кстати, туалетами не морочилась, только блузку надела другую. Впрочем, принцессе все к лицу, что ни надень.

К тому времени, как мы собрались, дядя Сережа уже куда-то ушел. Тетка была грустной, а Ларик мне шепнула: «Папа опять будет у завода слоняться». Потом и мы пошли в центр. Шагали неспешно, потому что утром все еще закрыто. Было хорошо, прохладно, мы снова молчали… Пока Ремжелдор процветал, здесь успели много чего построить, а теперь повсюду признаки запустения. Краска на стенах облупилась, рамы рассохлись, в серые стены навеки въелась копоть заводских труб.

Вскоре Ларик заговорщически поднесла палец к губам и потянула меня за рукав. Мы свернули с центральной улицы, Лариса целеустремленно протащила меня по знакомым с детства закоулкам, мы перебрались через старые железнодорожные пути, где между ржавыми рельсами пробилась густая трава. Да, теперь все лежит в запустении, а когда-то здесь кипела жизнь. Специфика Ремжелдора такова, что материалы и продукцию подвозили поездами — все же было громоздкое, тяжелое. Наконец я догадался, что Ларик влечет меня к въезду на территорию завода. Мы остановились в зарослях лопухов за старым вагоном, который, кажется, прирос к рельсам. Лариса снова прижала палец к губам, потом ткнула за угол. Я осторожно выглянул. Громадные ремжелдоровские ворота были распахнуты, к ним, погромыхивая на рельсовых стыках, подтягивался состав. Платформы, какие-то большие ящики, укрытые рыжим грязным брезентом, так что суровая ткань обрисовывает углы. Заметил я и охрану — ба, до чего знакомо выглядят эти ребятишки! Короткие черные куртки, расхлябанная походка… сколько раз я таких в Зоне видел. Но там подобной публике приходится скрываться, прятаться в глухих углах, а здесь, получается, они в открытую шастают? С одной стороны, эти черные куртки выглядели как униформа, но я-то смотрел не на одежду, а на манеру держаться — ребятки ходят вразвалку, слегка размахивая руками, шея вытянута, очень характерная манера. Я милого узнаю по походке, как сказал сталкер Петров, услышав шаги псевдогиганта.

Когда поезд скрылся на заводской территории, ворота стали сходиться, а я наконец догадался, что именно хотела мне показать Ларик.

Дядя Сережа наблюдал из-за старого склада точно так же, как и мы, — осторожненько подкрался и уставился на заводские ворота. Сейчас он меня не видел, потому что глядел на ремжелдорозский двор в щель между створками ворот, но рисковать я не хотел и убрался за вагон.

— Часто он здесь караулит?

— Да каждый день… — вздохнула Ларик. — Мама говорит, он рехнулся на этом. То есть на самом деле. Как на работу ходит, с утра до вечера. Охраняет, понимаешь? Иногда по вечерам тихонько выскользнет, я слышу… Понимаешь?

Я понимал. Но что сказать, не знал, ничего путного в голову не приходило.

— Ну ладно, пойдем, — решила сестра. — Ты меня обещал угостить. Давай в кафе? У нас мороженое хорошее делают, уже больше года как новый агрегат поставили.

На обратном пути тоже пришлось закладывать крюк — Ларке не хотелось попадаться отцу на глаза. Пока мы лазили по заброшенным путям, пока Обезьяна отряхивала пыль с джинсов, пока возвратились в цивилизованную часть Кольчевска — было уже больше двенадцати, солнце жарило вовсю, а тротуары заполнились прохожими. В субботнее утро кольчевский бомонд вывалил на променад. Ларка тут же вцепилась в меня, и, чего скрывать, мне сделалось совсем-совсем хорошо. Она пару раз здоровалась с какими-то знакомыми и нос держала высоко — похоже, ей нравилось прогуливаться на глазах всей этой публики под ручку с кавалером.

— А парень у тебя есть? — решился поинтересоваться я.

— Наконец-то догадался спросить!

— Это значит «нет»?

— Это значит, со вчерашнего дня — «да». Вот и кафе.

Кафе как кафе, ничего особенного. Стеклянная витрина, на ней намалеваны самодовольные толстяки, которые с дебильными улыбками жрут всякие пестрые штучки… Называется «Снежинка». Мне название сразу понравилось — я слышал, где-то к югу от Лиманска наши оборудовали базу и назвали «Снежинкой». Юмор такой, значит, потому что размещается в помещениях бывшего рефрижератора при кооперативном мясокомбинате. Еще мне понравилось, что вывеска над кафе синего цвета — любой дальтоник разберется.

Я галантно открыл дверь, пропуская Ларика, шагнул следом — и бац! Точь-в-точь ситуация, как вчера в электричке. За столиком слева от входа расположился тот самый толстячок, в котором Костик признал сотрудника военной прокуратуры. С ним сидел капитан милиции и вполголоса бубнил. Толстяк лениво клевал мороженое из металлической вазочки и кивал. Лариса, ничтоже сумняшеся, заняла соседний столик, и я сел спиной к бывшему попутчику. Подплыла рыхлая блондинка в кружевном фартучке, туго натянутом на выдающихся местах, предложила меню, Ларик выбрала мороженое с заковыристым названием, я попросил принести то же самое и при этом прислушивался к разговору за спиной.

— Это же ничего не значит, — вещал капитан, и мне в его голосе почудились виноватые нотки, — документы у них в порядке, ну и вообще…

— Я понимаю, что вообще. И документы в порядке, и крыша в порядке. Пожарный надзор там побывал? Небось, ничего толком не осматривали, а? — Этот говорил зло и жестко, твердый тон не вязался с раскисшей фигурой и добрым лицом. — Договорились по-хорошему?

— Это вне моей компетенции, — сухо сказал капитан. — Почему бы вам не поинтересоваться у пожарных?

— Поинтересуемся. И в санэпидемстанции тоже. И больницу на них натравим — на предмет проверки заводской санчасти. Но мы должны действовать осторожно, иначе этот, как его… новый владелец… э-э…

— Хурылев.

— Да, иначе этот Хурылев почует опасность. Неизвестно, каких дел он может натворить, а здесь довольно крупный поселок, тысячи людей. Вы видели, какие у него охранники? Нет, все нужно проделать аккуратно.

— Как раз охранников мы пробили по картотекам, с ними-то ясно…

— Вот именно. — Толстяк звякнул ложкой, выскребая остатки мороженого.

Я весь превратился в слух и старался не упустить ни слова. Почему-то сразу решил, что Хурылев — новый владелец Ремжелдора, это о его охранниках говорит толстый прокурор, или кто он там. О тех самых парнях в черных куртках, которые мне так не понравились нынче утром.

Тут блондинка принесла нам мороженое и с заученной улыбкой пожелала приятного аппетита. Ларик принялась орудовать ложечкой, выковыривать орехи. Она склонила коротко остриженную голову набок и снова стала похожа на себя маленькую, а я использовал гладкую металлическую вазочку как зеркало, чтобы понаблюдать за соседями.

Капитан склонился к собеседнику и, понизив голос, забубнил еще неразборчивее, я едва улавливал отдельные слова.

— Ну вот вечером и поглядим, — оборвал его толстяк. С сожалением оглядел опустевшую вазочку, поднял голову и, высмотрев официантку, позвал: — Девушка! Счет, пожалуйста!

Томно виляя бедрами, подплыла «девушка», приняла деньги, все тем же заученным тоном поблагодарила: «Спасибо, приходите…» Мужчины поднялись и направились к выходу. Тут и Ларик завела светскую беседу, стала пересказывать какую-то ерунду, которую болтают о Зоне ее сотрудницы.

— Обезьяна, — перебил я сестренку, — а почему ты не поинтересовалась, есть ли девушка у меня?

— Пожалуйста, не называй меня Обезьяной.

— Ладно, и все-таки?

Ларик фыркнула, вытерла губки салфеткой и посмотрела на меня в упор:

— Да ты на себя погляди! По тебе сразу видно. Весь такой… мятый, неухоженный.

— Это костюм, его так носят, — запротестовал я. — Вот, например, мой знакомый иностранец…

— Костюм хороший, — милостиво согласилась Ларик, — я о тебе говорю, а не о костюме. Ты мятый. И потом, когда я спросила о Надежде с почты, как ты ответил, а? Смутился? Ты небось сам об этой Надежде подумывал, а подойти боялся, вот твой Костиков первым и успел.

— Да больно нужна мне Надежда… Им с Тарасом в самый раз. Два сапога пара. Вот приедешь к ним на свадьбу, сама убедишься… А мороженое здесь ничего. Даже милиция в эту «Снежинку» ходит. Видела за соседним столиком?

— А, этот… Капитан Самохвалов. Тут недавно двое солдат пропали, так этого капитана прислали расследовать.

В Кольчевске расквартирована какая-то воинская часть, это я помнил. Значит, капитана сюда прислали недавно, толстяк прокурор тоже только что приехал… Сплошные командировочные, прямо как у нас в «Звезде».

— Ларик, ты кладезь бесценной информации. Откуда ты все знаешь?

— Ну так поселок же небольшой, приезжие на виду… Этот Самохвалов приходил на станцию, выспрашивал, не уезжали пропавшие парни, вдруг кто-то случайно видел. Делать нам нечего, пассажиров запоминать.

— А вот его фамилию ты запомнила.

— А он мне сам представился. — Сестра хихикнула и проговорила басом, подражая капитану: — «Девушка, а не могли б вы показать мне местные достопримечательности?»

— Отшила?

— Отшила… Ну чего ты так долго, я свое уже съела!

— Хочешь еще?

Лариса закатила глаза, взъерошила волосы и решительно объявила:

— Хочу. Гулять так гулять.

И это снова прозвучало как в детстве. А я в тысячный раз обругал себя — ну почему не приехал раньше? Дурак ты, Слепой. Слепой дурак.

Домой мы вернулись только под вечер, дядя Сережа как ни в чем не бывало уже сидел за столом, тетя Вера протирала полотенцем тарелки, прежде чем расставить на свежей скатерти. Мне стало как-то неловко, ведь это из-за меня такие приготовления… А Ларка деловито потянула носом, продегустировала вкусные запахи с кухни и заявила:

— Я сейчас.

Тетя Вера поглядела ей вслед:

— Помчалась в свой Интернет… Мне, говорит, с нашими скучно, у меня все друзья там. Каждый день в компьютер да в компьютер…

Я сходил помыть руки, а когда вернулся, Ларик уже восседала за столом. Между тарелками возникла бутылка, пощаженная вчера, и мы продолжили. Теперь уже не было некоторой лихорадочности, связанной с моим неожиданным появлением. Сидели спокойно, меня даже не расспрашивали, как оно там. Тетя жаловалась на хвори, на ветер в Ларкиной голове — вот и прическу клоунскую сделала, всю красоту состригла, виданное ли дело девушке этак ходить! Я вступился за Обезьяну, мол, так гораздо лучше… Но разговор не клеился, дядя Сережа сидел мрачный и больше помалкивал, мы даже «половинку» не допили. Потом разошлись по комнатам.

Ларик на прощание легко погладила мое плечо и шепнула:

— Эх, жалко, нельзя нашим теткам рассказать, что у меня кавалер — настоящий сталкер!

А дядя услышал, погрозил пальцем и буркнул:

— Я тебе расскажу теткам! Язычок держи за зубами! А ты моих не оставишь ведь, а? Ну, если что?

— Дядь Сереж, ты чего это?

— Да я так, — спохватился дядя, — не обращай внимания. Ты же не уезжаешь, погостишь еще, да?

Я заверил, что теперь нахожусь в отпуске, и отправился в гостиную на свой диван.

Проснулся я, едва дядя Сережа переступил порог гостиной. Но виду не подал, остался лежать, как лежал. А что было делать? За окном темень, поздняя ночь, а дядя одет и, осторожно ступая по рассохшимся скрипящим половицам, пробирается к выходу. Ночной, понимаете ли, дозор. В общем, я сделал вид, что продолжаю дрыхнуть. А что мне ему сказать? Куда, мол, дорогой дядя, собрался? В общем, когда он вышел, я не придумал ничего лучше, чем быстро одеться и выскользнуть следом. В переулке огляделся. Прохладно, ветерок, стрекочут насекомые… Ни фонари, ни окна не светятся, зато луна заливает округу серебристым мягким сиянием. Где-то в отдалении перелаиваются собаки — мирно так, лениво. Должно быть, понимают, что особо шуметь нельзя, хозяева отдыхают. Дядю я не видел, но мне-то было понятно, куда он направляется. Выпили мы за ужином совсем немного, однако, должно быть, и этого хватило, чтоб дядю Сережу потянуло на подвиги.

Прохладный ветерок мигом выдул остатки сна из головы, я застегнулся, сунул руки в карманы и пошел вдоль молчащих дворов — к ремжелдоровской проходной. Дядя, конечно, порядочно увеличил дистанцию, но мне это и нужно было, не то он мог заметить слежку.

Я, позевывая, выбрался на широкую улицу и побрел, стараясь держаться в тени, потом свернул к железной дороге. Вряд ли дядя пойдет к центральной проходной, рассудил я. Там наверняка заперто и дежурят черные куртки. Скорее всего нашего казака-разбойника следует искать у складских ворот. Миновав заброшенные строения за станцией, я убавил шаг, пошел совсем медленно, прислушиваясь и приглядываясь, держался стен.

Чему еще учит Зона — доверять собственным ощущениям, даже самым неявным, таким, которые невозможно описать словами. Как бы это объяснить, если слышишь то, чего не слышно? Или видишь то, что находится за углом? Воображение иногда может над нашим братом подшучивать, но я привык полагаться на воображение не меньше, чем на органы чувств. Да и как иначе? В Зоне время от времени встречаешь такое, что не описано в учебниках, зато фантазии подвластно все, я вполне способен вообразить едва ли не любую хрень, что встречается за Периметром. Мы, сталкеры, все фантасты в той или иной мере, а прагматики у нас не выживают. Прагматикам и реалистам — самое место в прилизанных офисах.

Вот и теперь я скорее вообразил, чем ощутил движение у забора и тут же осознал, что это не одиночка — значит, не дядя Сережа. Окинув взглядом груды мусора, приметил какую-то массивную железяку, вентилятор с обломанными лопастями или что-то подобное. Агрегат здоровенный, к тому же с причудливыми очертаниями, за такой штукой хорошо укрываться, потому что она отбрасывает неровные изломанные тени; это даже лучше, чем просто обширный закуток, погруженный в темноту. Я присел в пестрой мешанине светлых и темных пятен, замер.

Вдоль заводского забора крались двое. Эти, так же как и я, не покидали тени, из чего я заключил: мы имеем дело не с людьми нового хозяина. Тогда кто бы это мог быть? Ближний участок стены возвели лет сорок-пятьдесят назад, тогда завод был на подъеме и строили на совесть, в соответствии с тогдашними представлениями о процветающем советском предприятии. Забор поставили кирпичный, высотой метра два, поверху кладка шире — вроде своеобразного украшения; перелезть трудновато, расширенная часть нависает над головой. Все это я в детстве не раз обдумывал, потому что на заводской территории всегда валялось полно занятных штучек… да и если бы мне удалось перебраться через этот забор, ничего особенного не грозило, дядя вступился бы. Но способа проникнуть на ремжелдоровский двор я тогда так и не придумал. Забор и сейчас оставался серьезными препятствием для взрослого сильного человека.

Мое укрытие находилось метрах в пяти от ограды, и я ждал, пока незнакомцы приблизятся. Вскоре шорохи стали громче — у подножия кирпичной стены разрослись дикие заросли бурьяна, и этим двоим приходилось, чтобы оставаться в тени, продираться сквозь джунгли высотой по пояс. Вот я уже и шевеление в темноте под забором различаю…

Чужаки замерли, не дойдя до моего укрытия.

— Ну вот, например, — очень тихо произнесла тень покрупнее. — Как раз подходящее место. Если бы днем глядеть, то, наверное, мы бы тропки нашли, которые они протоптали.

— Это? — Тот, что поменьше, зашуршал стеблями.

— Это, точно говорю. Конопля, верняк! И шишки крупные будут, когда дозреет, я такие здоровенные разве что в Зоне встречал. Зашибись дурь, не сомневайтесь!

Наркоманы какие-то, что ли? Я глядел, как копошатся в тени двое незнакомцев, и гадал, что бы все это могло значить. Потом и те, под забором, тоже притихли — мне снова почудились едва различимые звуки. Видимо, что-то все же происходило, поэтому незнакомцы насторожились. Кто-то еще приближается? Лениво прополз луч прожектора, ненадолго сделалось чуть светлее, но наш участок все равно оставался в тени — его заслонял забор.

Раздался шорох, мне показалось, что небольшой предмет перелетел через ограду с заводской территории на эту сторону, я услышал негромкий хлопок — и неожиданно пустырь озарился ослепительным светом. В самом деле ослепительным, это не фигура речи, я по-настоящему лишился зрения. Закрыл глаза и вжался в железяку, служившую мне укрытием. А вокруг что-то происходило, бухали тяжелые шаги, кто-то бежал вдоль забора, звучали возгласы, стук… Я мог только догадываться, что на двоих, интересовавшихся коноплей, кто-то напал, причем атакующие имели численный перевес. Возможно, они не хотели шуметь, я слышал лишь звуки рукопашной — глухие удары, стоны, хрип, гулкие выдохи… Потом хлопнул одинокий выстрел, но негромкий, приглушенный, будто стреляли в упор. Раненый взвыл и тут же смолк. Потом еще крик… хрип, стон… Я рискнул приоткрыть глаза, но ничего не видел, только круговорот разноцветных пятен. Тем временем звуки борьбы смолкли, шаги стали удаляться — много их, не меньше десятка пар ног, пожалуй… А я все сидел, вцепившись в шершавую поверхность стального листа, изъеденного коррозией. И ждал, пока возвратится зрение. Наконец сквозь хоровод ярких пятен стали проступать очертания стены и тени под ней — прямая темная полоса, выше переливаются оттенки серого, это охрана водит прожектором вправо и влево. Не знаю, где у них прожектор. Может, на крыше склада?

Я медленно прокрался к стене и двинулся к месту, где произошла стычка. На мое счастье, эти люди затеяли драку в стороне, не то могли бы и меня обнаружить… Так, вот смятая трава, изломанные стебли. Не знаю, конопля здесь росла или еще что, я не разбираюсь в ботанике — но вытоптали здесь всё, будто слоны валялись.

Постепенно зрение возвращалось, но видел я пока что не слишком здорово, поэтому пошел очень медленно, направляясь в ту же сторону, куда заводские уволокли побежденных. В общих чертах было понятно, что двое — это чужаки, а напали на них с территории Ремжелдора, скорее всего охрана в черных куртках. Схватили или убили, потом уволокли. Куда? А к воротам — метров сто отсюда до железнодорожного въезда или немного меньше. Я не мог придумать ничего лучше, чем тоже шагать к воротам. Если охрана занята пленными, то меня вряд ли заметят. На всякий случай подобрал увесистый обрубок арматуры. Хотя это не оружие, но металлический прут, ладно лежащий в ладони, придал мне уверенности.

Я моргал, тер кулаком слезящиеся глаза и медленно двигался вдоль стены к воротам. Чувство близкой опасности не оставляло ни на миг — благодаря ему-то я и успел увернуться, когда из диких зарослей бурьяна ко мне метнулась тень. Пригнулся. Над головой со свистом пронеслась доска, врезалась в кирпичную кладку забора. Я прыгнул, втягивая голову, плечом ударил в плоский твердый живот, мой визави согнулся, рухнул в разросшиеся пыльные джунгли, я занес прут, но сдержал руку, готовую нанести удар, — когда противник застонал, голос показался знакомым.

— Дядя Сережа?

— О-ох… Ты, что ли?

— Нет, ангел господень. Блин, я же тебя убить мог!

— А что ты вообще здесь делаешь? — Мой родич завозился в сплетении жестких стеблей. Он был явно сконфужен поражением.

— Кто бы спрашивал… Куда охрана этих двоих потащила? К воротам?

— Угу. Ты тоже видел? Один в военной форме, здоровенный такой парень, другого я не разглядел. Мелкий совсем.

— А стрелял кто?

Дядя пожал плечами:

— Ослепило меня, не разглядел. Что это взорвалось?

— Световая граната. Охранники гостей хотели живьем взять, и, по-моему, стрелял тот, маленький. Дядя Сереж, у нас есть два варианта: либо побежать на помощь звать, либо…

— А что помощь? У этого Хурылева здесь все схвачено. Самим надо разобраться. Так что у нас есть второй вариант… если ты со мной.

Пришел мой черед пожимать плечами. Вот уж что-что, а звать на помощь я не привык. То есть в Зоне-то обычное дело по сетке кинуть рассылку: мол, попал, выручайте, кто рядом. Но то в Зоне… А здесь-то все иначе! И если беспокойный родич решился лезть в полымя, мне ничего не оставалось как присоединиться.

— Я думаю, что если они только что захватили этих двоих, то сейчас, наверное, заняты с…

Над нами проплыл луч прожектора, и я умолк. Мы, понятное дело, оставались в тени, но как-то само собой вышло, что оба замолчали. Полоса света ушла в сторону.

— Ладно, чего болтать, — бросил дядя, — идем. Я будто догадывался, что рано или поздно пригодится…

Он подобрал свою палку и двинул вдоль забора. Я — следом. Уточнять, куда направляемся и что именно пригодится, мне не хотелось, все равно сейчас узнаю. Когда прошли несколько десятков метров, родич остановился, начал озираться, потом, шурша зарослями, приблизился к стене, оплетенной ползучими побегами, которые здесь дотягивались до самого верха кладки, и стал ее ощупывать. Ветки были слишком тонкими, чтобы взбираться по ним, да и держались ненадежно, так что я ждал продолжения.

— Иди сюда!

Я подошел и тоже пощупал стену. Под переплетением стеблей был прислонен стальной лист миллиметров десять толщиной. Тяжелый, массивный.

— Берись… Давай на меня…

Вдвоем мы не без труда сдвинули железяку, обдирая стебли и замирая после каждого рывка. Мне казалось, что шумим на всю округу, хотя, наверное, звук был вовсе не такой уж громкий. Открылась дыра — небольшая, но пролезть можно. Дыру перегораживали толстенные стальные прутья, стянутые цепями. Я провел рукой по металлу — все изъедено ржавчиной, цепь скрепляет замок. Дядя вынул ключ и пояснил:

— Наши ловкачи здесь лаз устроили, это еще до меня было… Ну, я нашел, велел закрыть, только сперва с поличным несунов задержал. Двоим тогда строгача дали, прогрессивки лишили на полгода, а мне премию… Хорошо бы замок не проржавел.

Рассказывал дядя с ноткой нежности в голосе — ему вспомнить старые времена было приятно, все эти прогрессивки, строгие выговоры и тому подобное. Потом он стал ковыряться в замке, позвенел металлом… выругался… Наконец замок со скрежетом открылся. Дядя, осторожно придерживая, опустил ослабшую цепь в траву, ухватил центральный прут, выдернул. Тут уж я отстранил родича и полез первым. Есть вещи, которые наверняка лучше выходят у меня.

По другую сторону было пустынно и тихо, однако здесь нас мог накрыть луч прожектора, так что мы быстренько перебрались под стену здоровенного здания — я не знаю, как оно называлось на Ремжелдоре, но это был огромный ангар, в котором разгружались прибывающие поезда, под потолком ездили мостовые краны. Хотя завод простаивал, в этом цеху работа не прекращалась — грузы-то прибывали. У ворот наверняка стояла охрана, так что мы двинули в противоположную сторону, в глубину заводской территории.

За углом дядя похлопал меня по плечу и знаками показал: туда. Мы побежали за угол, свернули еще раз, еще… Петляли между брошенными платформами, стопами бетонных плит, какими-то причудливыми силуэтами. Потом пробежали под эстакадой, на которой ржавел брошенный кран, пересекли аллею, усаженную тополями. Ремжелдор — это целый город, со своими улицами, кварталами и площадями. Вот впереди показались светящиеся желтым окошки. У дверей перемещались тени, я слышал голоса, но слов разобрать не мог. Административное здание, бухгалтерия, проектные отделы и прочее. Ларик успела проработать здесь около года…

Дверь была распахнута, и внутрь входили люди. Я разглядел, что одного несут, сам не идет. Может, зашибли кого-то из чужаков, когда метелили под стеной, а может, именно в этого пуля попала. Вот темные силуэты скрылись в здании, хлопнула дверь. Наружного охранника не стали выставлять, да и зачем? На территории завода эта банда чувствовала себя в безопасности.

Мы с родичем подкрались ко входу. Три покатые, вытертые от времени ступени, дверь обшита металлом, старая краска облупилась, лунный свет причудливо играет на шелушащихся чешуйках. Я первым заглянул в забранное решеткой окно: в холле пусто, подслеповатые лампы в засиженных мухами плафонах заливают помещение тусклым светом. Стол, за которым прежде сидел вахтер, разломан, куски свалены в угол. От двери по полу тянется влажная темная дорожка, она заканчивается под стеной, там лежит на боку, спиной к нам, человек в черной куртке. Раненный в стычке охранник — вернее, убитый, судя по позе. Он лежал неподвижно, откинув руку назад, и кровь уже перестала вытекать — разводы на полу оставила пропитавшаяся влагой одежда, пока его волокли.

Второй мужчина в черном прохаживался по залу. Дядя осторожно прильнул к стеклу рядом со мной. В нашу сторону охранник не глядел, все косился на коридор, уводящий в глубину здания, — должно быть, туда убралась толпа его приятелей. Наконец он решил, что те достаточно далеко, и склонился над мертвецом. Я так и думал, что он захочет обыскать покойного, поэтому был готов. Сместился к двери, тихонько потянул створку — не заперто. Бросил взгляд на дядю Сережу, он кивнул — и я бросился в зал. Охранник, присев на корточки, шарил по карманам мертвого приятеля, я успел подскочить вплотную, а он только начал приподниматься. Паршивая реакция, в Зоне такие долго не живут. Я ударил арматуриной, угодил по загривку — не очень-то ловко вышло; парень рухнул на пол, перекатился, я шагнул следом и ударил еще, охранник поднял руку, защищаясь… Тут подоспел дядя Сережа, врезал доской противнику по голове, и тот затих, растянувшись на полу. Рядом россыпью лежала мелочовка, которую он успел вытряхнуть из карманов мертвеца — сигареты, зажигалка, потрепанный бумажник, пакетик с травяной трухой.

Дядя пошевелил тело парня ногой.

— Живой. Давай свяжем.

— Вернутся его кореша, развяжут. Он скажет, что мы…

Заканчивать я не стал. Добивать беспомощного человека у меня бы рука не поднялась, у дяди — тем более.

— Давай его на улицу, — решил родич. — Там сразу не найдут.

Я обыскал парня, вытащил «Макаров», пару обойм. Потом мы связали охранника его ремнем и подвернувшимися веревками, подхватили — благо, он оказался тощим — и потащили наружу. Вел нас дядя, метрах в двадцати от входа в здание он указал на какую-то будку, туда мы и запихнули пленного. Побежали обратно, я сунул ПМ за пояс. В зале ничего не изменилось, старые лампы все так же мигали, кровь на полу начала подсыхать. Широкая полоса вела от входа к трупу, а в коридор уводила тоненькая вереница темных точек — у одного из тех, кто ушел, продолжала кровоточить рана или ссадина. То ли охранник, то ли один из пленников оставил след.

Мы осторожно двинулись в коридор. Здесь было темно и тихо, пахло сухой пылью, такой запах обычно появляется в заброшенных домах, где никто не появляется месяцами и застоялся воздух. Я предоставил родичу идти первым — он знал расположение помещений, а я нет. Дядя шагал в темноте, иногда для проверки тянул ручки дверей — все было заперто. Так мы дошли до конца коридора, где находилась лестница. Там горела тусклая лампа в желтоватом плафоне, вроде тех, что в зале. Дядя Сережа нерешительно сделал несколько шагов по лестнице и остановился.

— Наверху они, что ли? — прошептал родич. — А на лестнице пыль…

В самом деле, ступени, ведущие на второй этаж, покрывал слой пыли. Туда давно никто не поднимался. Зато я заметил несколько темных капель, подсыхающих на лестнице вниз, в подвал. Кровотечение почти унялось, но следы все еще были заметны. Мы переглянулись.

— Что там, дядя Сережа? Большой погреб?

— Там, сынок, сперва технические помещения, а дальше вниз — вход в бомбоубежище. Я ж тебе говорил: и цеха подземные, и склады. Здесь один из входов. Туда, что ли, людей поволокли?

Я не стал отвечать, осторожно двинулся по ступенькам в подвал. Вот здесь пыли на полу не было — сюда ходили часто…

Три пролета вниз я прошагал уверенно, потому что массивные, обитые железом двери на площадках были заперты и ровный слой пыли перед ними оказался не потревожен, зато ступени поблескивали в свете тусклых ламп — верный признак, здесь частенько ходят. Те, кто поселился на Ремжелдоре, постоянно наведываются в подвал.

Вот и еще одна дверь.

— Здесь были всякие канцелярские дела, — шепотом пояснил дядя, — архивы, ну и прочее. А дальше убежища.

— Убежища? Те самые, на случай Третьей мировой?

Он промолчал. Мы спустились этажом ниже. Старались ступать потише, но в неестественной тишине отчетливо слышался даже легкий шорох одежды. Тусклое желтоватое освещение создавало неприятное впечатление, я почему-то вспомнил исход из слепого пятна Зоны. Ко всему вдобавок очередная дверь оказалась очень похожа на шлюзы в том самом подземелье на заброшенном военном объекте. В общем-то неудивительно, здесь ведь тоже что-то такое, связанное с армейскими делами, и строилось по типовому плану… Но меня основательно пробрало, даже мурашки по спине пробежали.

Тяжелая дверь, запирающаяся штурвальным колесом, была приоткрыта.

— Не бойся, — шепнул дядя Сережа, — оттуда несколько выходов, если здесь нас запрут, я тебя выведу через цеховые залы или через канализацию.

— Да я и не боюсь… Снаряга у нас не подходящая для таких походов. Ну что, идем?

Я был бы до чертиков рад, если бы дядя сказал: хватит, увидели достаточно, — но чувствовал, что родича разобрало не на шутку, он не вернется, даже если я буду уговаривать. Вот меня бы легко было уболтать вернуться, а со стариками всегда так, упрямые они. Дядя Сережа кивнул, и я первым сунулся в проем.

За дверью оказалось темно, едва-едва различимы были очертания входов в три коридора. Далеко впереди в центральном горел свет.

— Давно не пользуемся этими подвалами, — шепнул дядя, — лампочки никто не менял лет двадцать. А эти разве позаботятся? Что им вообще здесь надо?

— Куда эти коридоры ведут?

— Вправо и влево — к убежищам для рабочих, там бытовые отсеки и технические помещения, вентиляторная, склад продовольствия. Только консервы давно уже продали. Конверсия…

— А прямо?

— Прямо — к цехам. Ну, я говорил, там можно производство развернуть в случае войны. Военное, говорю, производство. Небось, туда они и пошли. И двоих уволокли, которых у забора поймали.

Цеха? Я представил себе огромные ремжелдоровские помещения, только упрятанные под землю. Дядя рассказывал о них, когда мы сидели за столом, однако одно дело — слушать байки подвыпившего старика, и совсем другое, когда находишься здесь, в темноте, а над головой — многометровая толща грунта и армированного бетона. Но делать нечего, мы двинулись по центральному коридору — к желтоватому свету, и клянусь, с каждым шагом на душе становилось все поганее… Однажды сталкеру Петрову стало грустно. «Хоть бы кровососа какого встретить, — подумал он, — пообщаться…» Тьфу, что за мысли в голову лезут! Не надо нам кровососов.

Лампочка горела перед очередной дверью, эту также не заперли, в проеме было темнее, чем снаружи, но все-таки некоторое освещение там угадывалось. Когда мы вошли, оказалось, что освещение очень даже ничего, я мог различить клепаные металлоконструкции, поддерживающие свод, и мостовой кран. Прямо перед нами застыла крюковая подвеска, с крюка свешивались тросы, на них лоснилась смазка. Пол довольно чистый, здесь никогда не работали по-настоящему, однако краном, похоже, пользовались. Я разглядел на полу несколько влажных пятен, присел и мазнул пальцем. Возможно, кровь… Значит, мы на верном пути. У меня возникло странно знакомое ощущение… Очень похоже… похоже… на что? Я никак не мог определить, что именно напоминает мне этот подземный цех. Что-то такое витало в воздухе, что-то неприятно узнаваемое. И когда я расслышал тихий писк, едва не подпрыгнул. Звук исходил из нагрудного кармана — дозиметр, смонтированный в ПДА, подавал голос! Я вытащил приборчик и привычно защелкнул на запястье. Радиационный фон здесь повышен — не настолько, чтобы опасаться за здоровье, но все же прибор зафиксировал изменение. Спутникового сигнала, разумеется, не было, толща над головой надежно экранировала, но все прочие системы моего компа работали исправно. Так что же это я ощутил, неужели радиацию? Может, я мутант и чувствую незначительное повышение фона раньше, чем прибор? Странное дело, в Зоне ничего подобного не случалось. Во всяком случае, я вполне отчетливо чувствовал, как из глубины подземного лабиринта веет чем-то удивительно знакомым, вот только не мог подобрать слов, чтобы описать, что это такое меня тревожит.

Тут из противоположного угла цеха донеслись голоса, стук шагов и прочие звуки, свидетельствующие о приближении группы людей. Ни в коридоре, ни на лестнице укрытий не 6ыло, так что мы бросились в сторону, обогнули штабеля продолговатых ящиков высотой больше метра и присели за ними. Я отключил звук ПДА, чтобы писк дозиметра нас не выдал. Голоса раздавались все отчетливее, люди приближались…

Я замер, прислушиваясь. Шаркают подошвы, голоса громче, слов не разобрать, но манера этакая расслабленная, интонации вполне мирные… так беседуют давние знакомые, когда нужно просто скрасить дорогу — ни о чем, без цели беседуют, вот они уже совсем рядом…

— …Тут кровосос пацану и говорит: отпусти, я тебе три желания исполню!

— Гы-гы… Ну а тот чё?

— Тот говорит: «Первое желание — чтоб вас, мутантов, вообще в Зоне не было!» Хлоп! И не стало кровососа. Пацан в затылке чешет: «Вот же хрень! И кто мне теперь еще два желания исполнит?»

Несколько человек рассмеялись.

— Да, слажал пацан-то!

— Ну, в натуре! Надо было это желание под конец. Сперва бабок бы пожелал…

— Бабок и баб.

— Точно!

Выглядывать я не стал. Человек шесть мимо прошли, может, больше — и мне очень не понравился их фольклор. Почему эти «пацаны» травят анекдоты о Зоне и кровососах? В другой ситуации меня бы заинтересовало, почему именно кровосос исполняет желания. Он же не джинн, в конце концов, эта роль скорее бы контролеру подошла. Но сейчас куда больше озадачивало, почему именно здесь, на гаком расстоянии от Зоны? Это же большая земля, от Периметра нас отделяет верных километров сто десять…

Когда шум голосов стих, я приподнялся.

— Дядя Сережа, а отсюда какие-нибудь подземные ходы идут? Я имею в виду такие, чтобы далеко, на десятки километров?

— Нет, сынок, это вряд ли…

Дядя еще что-то говорил, вспоминал старые добрые времена, когда строили на века, не то что нынче, но я не слушал — разглядел маркировку на ящике, одном из тех, за которыми мы укрылись. Желтый круг с черными треугольниками острием к центру — знак радиационной опасности. От неожиданности я охнул, перебив дядины разглагольствования.

— Что? Что-то не так?

— Видишь этот знак на ящиках? Разве Ремжелдор имел дело с радиоактивными материалами?

— Нет, никогда. Если что, Вера бы знала. Послушай, я вот что думаю. Эти-то наверх подались, значит, нам вперед надо.

Я кивнул. Что ж, логично. Сейчас «пацаны» поднимутся на поверхность, станут искать пропавшего часового, и если сумеют найти… Такая штука: в Зоне этого бандюка следовало прикончить, стал бы кто с таким отребьем возиться! К тому же в Зоне мы все вооружены, попадись бандит — в него бы стреляли, а не доской по морде… В общем, дядя прав, нам следует двигать глубже в подвал, тем более бандиты убрались — значит, дальше будет безопаснее.

Мы пошли по тихому полутемному цеху вдоль небрежно уложенных штабелей. Теперь я присматривался к маркировкам на стенках ящиков. Кое-где встречались те же черно-желтые значки радиоактивности. Еще были другие, на них я разглядел оранжевый квадрат, повернутый на сорок пять градусов, с черной каймой и цифрами. Дядя Сережа пояснил: взрывчатка. Ничего себе сочетание! Когда я поинтересовался, как такое количество тяжеленных ящиков спустили сюда, он ответил:

— Есть грузовые подъемники, а по цеху краном растаскивали Дело несложное.

Я усомнился: для «пацанов» в черных куртках любое дело сложное. Если взрывчатка, то малейшая ошибка — и привет… Возможно, в этих ящиках только какие-то компоненты? Кто их разберет. Потом мы вышли к узкоколейке, родич пояснил, что вагонетки как раз и заезжают в подъемник, а еще на них можно перевозить грузы между цехами… Пересекли цех, прошли по широченной галерее, посередине тоже бежали рельсовые пути, затем начался еще один цех, но отделяющие его ворота были наполовину закрыты — и снова слой нетронутой слежавшейся пыли указал нам, что туда редко заходят. Дядя провел меня по другим галереям, не таким широким, и после нескольких поворотов мы снова оказались у лестницы. Еще один спуск. Лампы попадались достаточно часто, и вокруг стояла удивительная тишина. Совсем непохоже, что внизу кто-то есть… Однако братки возвратились без пленных. Мы двинулись по лестнице вниз, и странное ощущение, которое я не мог описать словами, усилилось.

Жутью веяло из глубины подвалов под заводом. Знакомой глухой жутью.

Через два пролета вошли в коридор, который, в отличие от производственных помещений выше, размерами не поражал. Довольно тесный коридор, с низким потолком. И темноватый, всего пара тусклых светильников. Метров пятнадцать, потом распахнутая дверь — и мы оказались в темном зале. Потолки здесь были также невысокие, стена слева продолжала стену коридора, а та, что справа, терялась в темноте. Под дядиной ногой что-то хрустнуло, он нагнулся и тихо ахнул. Я присел рядом, и вот тогда-то меня проняло по-настоящему.

На полу валялись кости — разрозненные фрагменты человеческого скелета… да пожалуй, не единственного. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел в стороне череп, потом еще… и еще… «О-хо-хо-хо…» — донеслось из мрака. Кто слышал, как воют слепые собаки, никогда уже не спутает их голос ни с чем! Я был бы рад ошибиться, но вой подхватил другой пес, а за ним и третий.

— Что это? — тревожным шепотом спросил дядя Сережа.

Я набрал полную грудь воздуха, медленно выдохнул и только потом объяснил, что это. Многословно, подробно, в деталях и красках, со всякими эпитетами. Святые мутанты, я, кажется, объяснял минут пять и ни разу не повторился.

— Ты б не так шибко ругался, что ли… — протянул родич слегка растерянно. — По-человечески разве сказать не можешь?

— По-человечески… по-человечески этого и не скажешь. Это, дядя Сережа, Зона.

Зона глядела на меня из темноты подземелий. Зона дышала на меня, я чувствовал ее дух, это она заставляла меня нервничать, я ощущал ее не зрением и не слухом, а тем самым шестым чувством, которое отличает сталкера от приличного человека. Чем ниже и дальше мы забирались в ремжелдоровские бомбоубежища, тем сильнее делалось чувство Зоны.

И что теперь делать? На выходе — вооруженные бандиты, а где-то впереди… Что там? Возможно, пленники, а может быть, и разгадка всех секретов этого подземелья. Меня очень вдохновляла беспечность, с какой держались бандюки — будто не из Зоны выходят на поверхность. Может, там ничего опасного?

He раздумывая больше, я двинул по галерее. Осторожненько, стараясь не наступить на кости, в живописном беспорядке разбросанные по полу. Так, наверное, Робинзон Крузо шагал по берегу, на котором пировали людоеды. Он знал о существовании дикарей теоретически и вдруг столкнулся со следами их присутствия там, где никак не ожидал. Вот и я так же — много чего знаю о Зоне, но совсем не ожидал наткнуться на ее приметы в бомбоубежище под мирным Кольчевском… А уж какие мысли ворочались в голове дяди — не берусь судить. Я велел ему держаться позади и не делать резких движений.

Коридор, по которому мы шагали, был довольно узкий, вправо и влево от него уходили ответвления. Путь скупо освещали редкие лампы, боковые проходы были погружены в темноту. Сделав дяде знак оставаться на месте, я на пробу сунулся в один. Сделал несколько шагов и замер в кромешной темноте. Впереди что-то смещалось и ворочалось, я различал живое дыхание, сопение довольно крупного существа, иногда — металлическое звяканье. Почему-то в голове возникла картина зоопарка — звери за решетками и стальными сетками…

— Сынок! — тихо позвал дядя. — Ты слышишь? Говорят впереди.

Я вернулся в центральный проход и прислушался. Вроде бы в самом деле различаю мужской голос. Мы с удвоенной осторожностью пошли по коридору. На самом деле отмахали-то совсем немного, метров двадцать с небольшим, но в подобных местах волнение может сыграть шутку с чувствами — мне уже начало казаться, что я иду по бесконечно длинному туннелю… Тишина здесь не была абсолютной — какие-то шорохи, скрипы и постукивания доносились из боковых проходов, и голоса впереди становились все отчетливее. А на полу то и дело попадались кости, приходилось шагать осторожно, чтоб не наступить, не наделать шума.

Наконец мы достигли ответвления, теперь стало понятно, что говорят справа. Это ответвление, в отличие от прежних, не было погружено в темноту — по стенам ползали отблески, будто в глубине прохода стоит человек с фонарем и медленно двигает им.

— Все, Хурылев, ты зарвался, — с одышкой сипел знакомый голос, — меня будут искать и найдут.

— Не найдут, — гудел со странными интонациями другой мужчина; он растягивал гласные, будто разговаривал с ленцой, неохотно. — До сих пор никого не нашли, сколько вас здесь уже побывало.

— Те пропали как бы случайно — солдатики в самоволке, строители и вовсе на птичьих правах были, — с назойливой настойчивостью зудел одышливый, — а я здесь ради тебя. Делай выводы. Ну, Хурылев, я знаю, тебе трудно думать, у тебя вдалеке от Зоны ломка, но ты уж напрягись, сделай выводы наконец! Меня будут искать не вслепую, а именно здесь. Понимаешь? Именно на Ремжелдоре.

— Пусть ищут, — упрямо пробурчал низкий голос. — А если найдут… ну что же, тем быстрей все произойдет. Бабах — и всё…

— Хурылев, одумайся! — Сиплый заговорил мягче. — Здесь же люди… и потом, ты погубишь своих зверушек…

— Сам первым сдохнешь! — вклинился третий голос, молодой, с плаксивыми интонациями. — И нам кранты, и ты не уйдешь! Давай лучше по-хорошему!

— Хурылев, я не блефую, — перебил сиплый, — меня будут искать, последний раз повторяю. Ты же видел мои документы. Ну подумай, что ли? Пойми, я здесь не случайно!

— Вот и расскажи мне, что искал, — оживился Хурылев. — Давай, давай. Расскажи, тогда я решу.

Собеседники играли в непонятную мне игру — похоже, оба трусили и оба запугивали друг друга, но козыри-то были на руках у ремжелдоровского хозяина, во всяком случае сейчас. Что там у сиплого в рукаве, какие джокеры?

Пока они пререкались, я осторожно крался, прижимаясь к стене, — медленно, по полшага. ПМ, отобранный у охранника, держал наготове.

— Ты допрыгался, Хурылев. Ну хорошо, давай рассудим спокойно. Люди пропали? Пропали. Я — не солдатики и не бригада шабашников…

— Ты только о них знаешь, — Хурылев заговорил чуть быстрее, — а здесь много народу… побывало. Значит, ты плохо осведомлен. Говори дальше.

— Дальше грузы. Мы проследили, что поступает на Ремжелдор. Левые накладные, мнимый порожняк — все сходится здесь.

Теперь я был у поворота — передо мной огонь фонаря скупо освещал стальную сетку, которая отгораживала часть подвала, коридор раздваивался, и сетка тянулась в обе стороны. Пленники, конечно, находились за оградой, сейчас они отошли влево — там же стояли Хурылев и плаксивый парень. Похоже, оба с фонарями — пятна света как будто скользили не в лад.

— Врешь. Если бы проследили, то ты бы сюда пожаловал не ночью, с одним помощником, а с группой захвата. Но тогда бы я — пух-х!.. И вся ваша операция закончилась бы… вместе с этим городишком.

Смех у Хурылева был странный, натужный. В ответ где-то в соседних отсеках подали голос псы, стали подвывать, дребезжать сетками — должно быть, бросались на ограду. Потом я разобрал отрывистый, какой-то рваный вой, звуки грызни — возбужденные хищники сцепились, началась свалка. Этим тварям много не надо, чтобы рассвирепеть, особенно если запереть их в тесном помещении и держать впроголодь. Я решил, что лучше случая не будет, и выскочил из-за поворота.

Мне казалось, что все должно получиться просто — я атакую, я вооружен, те двое на свету и стоят неподвижно, нападения не ждут, с такого расстояния даже слепой не промажет. Разумеется, все пошло не так — обычно подобное и происходит, когда уверен в исходе. Во-первых, выяснилось, что Хурылева сопровождают двое, а не один — то есть противник в полтора раза многочисленнее! Во-вторых, с фонарями в самом деле были двое, а у третьего на плече висел автомат. Оружие он держал удобно, под рукой. Я, разумеется, сразу начал стрелять — первым срезал того, что был ближе ко мне — хоть здесь все прошло удачно, пуля попала в голову, парень рухнул, взбрыкнув напоследок конечностями. Фонарь врезался в стену и погас. Следующим на линии огня стоял Хурылев, он отшатнулся и выронил фонарь, сразу стало темно, я не смог определить, попал или нет. Во всяком случае он упал. Зато автоматчику теперь был открыт обзор, и он, не долго думая, длинно засадил в мою сторону. Я бросился на пол, в падении выпустив остаток обоймы.

Неожиданности не закончились — дядю Сережу осенила блестящая мысль сунуться в перестрелку, хотя вооружен он был лишь обломком доски. Я, лежа на полу, лягнул родича. Дядя, матерясь, упал и в полете швырнул свою деревяшку. Разумеется, не попал. Автоматчик выпустил еще одну длинную очередь. Пули прошли верхом — в темноте стрелок не видел нас и палил на уровне груди. Последние пули ударили в потолок, одна отрикошетила, цокнула о пол в опасной близости от меня. Как обычно, когда пальба идет в тесном помещении, грохот стоял оглушительный, вокруг посверкивали искры, выбитые пулями, которые ударялись в бетон… В общем, я на время отчасти потерял ориентацию. Лежа в неудобной позе, совал обойму в рукоять, никак не мог попасть и ждал, что вот-вот автоматчик снова начнет лупить длинными… Но тот не стрелял. Я слышал хрип, звуки ударов, скребущий шорох, в слабо освещенном коридоре колыхались тени.

Когда я наконец сумел перезарядить «Макаров», глаза привыкли к полумраку, теперь я видел, что происходило в коридорчике. Хурылев исчез — думаю, он отполз на четвереньках и выскочил в центральный коридор, а тот парень, которого я застрелил первым, не подавал признаков жизни. Третий противник прижался спиной к крупноячеистой стальной сетке, которая отгораживала большую часть помещения. Стрелять он не мог потому, что один из пленников умудрился просунуть руки сквозь сетку, ухватить автомат за ствол и притянуть к ограде вместе с владельцем. Пленник был парнем крупным, так что бедняга автоматчик скреб ногами по полу и никак не мог вырваться. Должно быть, отшатнувшись, когда доска полетела в его сторону, он оказался спиной к пленным, ну и попался.

Дядя Сережа встал на четвереньки и поднял фонарь — в луче света я увидел, как стрелок, пыхтя, старается выползти из-под прижимающего его к сетке автомата. Этим он лишь ухудшил ситуацию — пленный сдавил его шею. Я поднялся и сделал шаг, стрелок Хурылева рванулся из последних сил, державший его парень разжал одну руку — автоматчик вылетел из объятий, с размаху ударился о стену, развернулся ко мне, и тут я начал стрелять. Первые пули угодили в грудь, отшвырнули человека на пол, я продолжал нажимать на спусковой крючок. Нервы сдавали, я давил снова и снова, даже после того как выпустил всю обойму. Отовсюду неслись лай, завывания, хриплые стоны мутантов.

— Отоприте нас. — Сиплый повысил голос, чтобы перекрыть шум, поднятый дьявольским зверинцем.

Дядя Сережа повел фонарем — и я узнал обоих арестантов. Мои попутчики по электричке. Мы вместе приехали в Кольчевск… Здоровяк, сумевший обезоружить бандита, — сержант, а второго, который попросил отпереть, я видел в кафе «Снежинка».

— У того ключи должны быть, — здоровенный сержант указал на парня, которого я уложил вначале. Руки так и остались просунуты в ячейки сетчатой ограды. Я заметил кровь на его лице — сержанту рассадили кожу на голове, когда брали. От усилий корочка на ране лопнула, и поверх засохших подтеков полило снова.

Дядя перевернул труп, вывернул карманы, луч его фонарика заплясал вверх-вниз, в темноте звякнул металл… А хор мутантов все не думал униматься, звери выли и рычали, дребезжали стальные сетки. Звук доносился из дальних коридоров, отражался от бетонных стен, от низких потолков, накладывался и умножался эхом, какофония получалась дикая. Из-за этого я нервничал еще сильнее. Дядя Сережа, наверное, волновался и того больше, поэтому мучительно долго попадал ключом в замочную скважину. Наконец замок лязгнул, со скрежетом распахнулась дверь.

— Старший следователь Шацкин, — будничным тоном представился толстяк, потом добавил: — Петр. А это сержант Иващенко.

Говорил он с одышкой, в груди его что-то сипело и булькало, возможно в спертом воздухе подземелья этому увальню трудно дышалось. Сержант дернулся раз, другой — я только теперь догадался, что его ручищи застряли. Ничего смешного, парень, может, нам всем жизнь спас, когда втиснул мускулистые конечности в узкие сегменты сетки. А теперь вот застрял, не может освободиться. Он тянет, а сетка мягко прогибается…

— Сергей Щелоков, — назвался дядя, — пенсионер. Эй, парень, ты на шаг отойди. Вот… еще раз. Теперь тяни и прокручивай, прокручивай.

В темноте за сеткой зашуршала одежда, с треском пополз рукав. Ячейки со скрежетом терлись друг о друга, наконец парень сумел высвободить одну руку, уперся…

— Вы, Петр, старший следователь чего? — поинтересовался дядя. — Какой службы?

Толстяк не ответил — он прислушивался, склонив круглую голову набок. Наконец бросил:

— Идут.

Похоже, слух у старшего следователя просто феноменальный.

— Кто идет?

— Эти, сверху. Хурылев вызвал… Сержант! К лестнице. Остановить.

— Есть!

Здоровяк, которому все-таки удалось освободиться, схватил автомат, с лязгом и шорохом выгреб из карманов мертвеца запасные рожки. Я вспомнил, что у меня остается последняя обойма, и с запозданием сообразил, что не подумал обыскать другого мертвеца, но оказалось, старший следователь неизвестно чего уже успел распорядиться трофеями — пистолет парня, которого я застрелил первым, был у него. Шустрый дядечка.

Тем временем Иващенко потопал к выходу. Шацкин направился в противоположную сторону. К нам он не обращался, но я двинул следом, мне казалось более важным добраться до Хурылева. Задержался я только для того, чтобы снять с запястья одного из покойников ПДА — точно такой же, какие носят сталкеры в Зоне. Спутниковый сигнал под многометровую толщу перекрытий, понятное дело, не доставал, но на экране в пассивном режиме светилась карта коридоров — наверняка именно наш уровень. Ничего сложного, осевой коридор, справа и слева широкие залы, теперь их отгораживала сетка. А за сетками подвывали псы, я различал кабаний визг, где-то глухо ухала псевдоплоть… Зверинец. Впереди раздались автоматные очереди и слабые крики, этот шум, похоже, вдохновил зверей, мутанты взвыли с новой силой и принялись бросаться на сетки, к реву и визгу прибавились удары, которые сопровождались дребезжанием металла. Я догнал старшего следователя, тот сопел, отхаркивался, но двигался вполне шустро. Мне хотелось на ходу задать пару вопросов, благо стрельба стихла, но тут и сзади застучали автоматные очереди — сержант встретил баидюков. Звери ошалели окончательно, теперь они бесились по-настоящему. Я прибавил шагу и обогнал Шацкина. Кое-какие догадки стали появляться в голове и без разъяснений следователя, и когда я всё понял — сбился с шага и тихо выругался.

А ведь этот Хурылев хочет Зону создать! Еще одну — в Кольчевске! Зону-бис, так сказать… Потому и завладел заводом, подвал переоборудовал, привез сюда мутантов. И может, он не один такой? Может, новый владелец завода — лишь часть большого плана, элемент мозаики, о которой я и понятия не имею? Ведь не маленький же Кольчевск — цель крупной игры? Святые мутанты, во что я вляпался, кто и какую партию здесь разыгрывает?!

Справа от нас послышался совсем уж оглушительный грохот, а потом и топот, громом отдававшийся в узких коридорчиках. Я отпрыгнул назад — в галерею вылетел подсвинок. Это был мутант, совсем молоденький. Он вырвался на освещенное пространство, копыта проехали по гладкому бетонному полу, из-под разъезжающихся лап полетели кости, с треском развалился под ударом череп. Кабана занесло, он врезался в стену. Я был готов и, аккуратно прицелившись, всадил две пули ему в висок. Подсвинок заверещал, падая. В боковом проходе отозвался другой кабан, но их вопли потонули в лае и вое, которые неслись отовсюду.

— Скорей! — выдохнул Шацкин. — Если эти вырвались, то и другие тоже… кхе-кхе…

Я надеялся, что псы не сумеют разломать решетку, они все-таки помельче, но насчет «скорей» был вполне согласен и припустил бегом. Следом пристроился дядя Сережа, а старший следователь безнадежно отстал. Слева раздался шорох, я бросился вбок, припадая на колено, но звук смолк раньше, чем я понял его причину, В этой клетке были люди, в полутьме я не мог разобрать подробности, понял только, что все за решеткой мертвы, расстреляны в упор. Безжизненное тело сползло по сетке, в которую умирающий вцепился из последних сил. Навстречу мне вяло растекалась темная лужа, слабый свет отразился от вязкой поверхности.

Здесь Хурылев задержался, чтобы прикончить узников, мы слышали выстрелы и крики. Я рванулся по боковому коридору, потом выскочил в центральный, освещенный, проход и снова возглавил наш забег.

На ходу успел бросить взгляд на карту, которая светилась на экране ПДА, — похоже, впереди конец коридора. Я не считал развилки, которые мы успели миновать, но пора бы этому коридору закончиться.

И верно, впереди показалась дверь. Я подскочил к порогу и отпрянул вправо — дверь выглядела слишком хлипкой, чтобы служить зашитой от пули. Подбежавший дядя Сережа замешкался, я ухватил его за рукав, притянул к себе. Загрохотал автомат, и дверь расцвела пулевыми пробоинами, сквозь которые полился свет. Шацкин выругался, упал на пол, но орал не энергично, скорее просто с досады — его пули не задели, свалился сам. Хурылев выпустил еще несколько очередей. У этого гада за дверью, похоже, целый арсенал — снова загрохотал автомат, уже другой системы, тембр звука иной. Второе оружие оказалось помощнее, дверь разваливалась под огнем, летели щепки, обломки досок. Грохот пальбы заглушил вой подземного зоопарка.

Шацкий, прижимаясь к стене, вскинул пистолет и выстрелил дважды. И тут же нырнул вбок, под прикрытие бетонной стены.

По краю изувеченной двери побежала новая дорожка светящихся отверстий. Я стоял с другой стороны и воспользовался моментом, чтобы ударить йогой ниже ручки. Хрустнуло, но замок удержался. Пулевые отверстия устремились ко мне, патроны в рожке закончились, выстрелы смолкли, и я врезал снова. Покореженная, изрешеченная как сито дверь развалилась на куски. Шацкин выстрелил еще дважды и бросился к светлому проему. Возможно, ему было видно сквозь разбитую дверь, что там, внутри. Он не успел добежать — снова загрохотал автомат, но за секунду до этого толстяк рухнул на бетон и остаток пути проехал на пузе. Он врезался в обломки двери плешивой макушкой и влетел внутрь вместе с кусками створки. Выставив ПМ, я выстрелил наугад. Шацкин тоже открыл огонь, потом прекратил вжимать спусковой крючок. Автомат не отвечал, и я рискнул заглянуть.

Квадратная комната была по периметру уставлена металлическими шкафами, дверцы некоторых оказались распахнуты, в центре стоял стол, на нем светилось нечто похожее на электрический светильник. Еще в углу валялись матрас, груды темного тряпья, какие-то ящики, картонные коробки, пол был завален бумагами. Но я не глядел по сторонам — на столе влажно поблескивали стволы автоматов, пять штук. Показалась рука Хурылева — он спрятался позади стола и теперь нащупывал оружие. Я выстрелил, рука исчезла.

Я еще успел подумать, что для такого большого босса парень трусоват, но выяснилось, что рука, шарящая по столу, была отвлекающим маневром — Хурылев выкатился из-за прикрытия с автоматом в руках и тут же начал стрелять. Я отпрянул, пули выбили бетонную крошку из стены. В грохот автомата вплелся треск пистолетных выстрелов. А потом пальба стихла.

Длинно застонал на полу Шацкин, я бросился внутрь, перепрыгнул через распростертого за порогом толстяка и остановился. Хурылев лежал, откинув руку, палец замер на спусковом крючке. Теперь я рассмотрел, что он палил по нам из ТРс-301.

Шацкин снова застонал. Краем глаза я видел, что под ним расплывается темная лужа; старший следователь зажимал рану на плече. Как бы там ни было, стрелял он отлично, две пули угодили Хурылеву в грудь, но я все это увидел мельком — взгляд был прикован к светильнику на столе. Не обычный абажур — череп. Крупный, не симметричный, странной формы… череп какого-то мутанта. Породу я определить не мог, но это был хищник, зубы выглядели очень зловеще. Под костяным сводом вспыхивал свет — не электрический. Цвета я не мог определить наверняка, но яркие вспышки следовали одна за другой, с неравными интервалами, лучи вырывались сквозь глазницы и между челюстей.

Хурылев лежал неподвижно, кровь толчками выплескивалась из отверстий в груди. Вдруг он резко сел. За оружие хвататься этот живучий гад уже не пробовал, но я разглядел в его руке плоскую черную коробку с кнопкой. Наверное, кнопка была красная. Терпеть не могу всяких коробок с кнопками, если кнопки имеют хотя бы теоретическую возможность оказаться красными. Вот и эту коробку я сразу невзлюбил, поэтому вскинул ПМ и выпустил остаток обоймы, целясь в руку Хуры-лева. С такого расстояния не промазал — пуля угодила в запястье, Хурылев выронил коробку, зато другой рукой потянулся к винтовке. У меня патроны закончились, зато успел перезарядить оружие Шацкин.

Я почти завороженно глядел, как Хурылев медленно-медленно тянется к прикладу автоматической винтовки, а пистолетные пули входят в его тело. Они ложились кучно, в левую сторону груди, всякий раз из раны выплескивалась темная струйка, пиджак сделался мокрым, блестящим от крови… Сидящий на полу странный человек дергался, но даже выпущенные в упор пули не могли его свалить.

Последнюю Шацкин всадил ему в лоб, и тут наконец хозяин Ремжелдора завалился на спину. Пальцы скребли бетонный пол, оставляя темные полосы. Я подскочил и отшвырнул ТРс-301 ногой, но Хурылев, окровавленный, с дыркой посередине лба и закатившимися глазами, продолжал шевелиться. Только теперь я осознал, что происходит, — и вот тут-то стало страшно. Прежде у меня не было времени испугаться, а теперь… Особенно жутко выглядело залитое кровью лицо Хуры-лева с бельмами вместо глаз. Я схватил со стола «Калашников» и раздробил очередью руку мутанта.

— В лицо не стреляй, — бросил старший следователь, едва стих грохот «калаша», — нам его еще на опознание…

Дядя Сережа опустился на пол рядом с раненым Шацки-ным, помог сесть и стащить пиджак с пробитого плеча. Я, шурша устилающими пол бумагами, подошел к столу, отыскал среди оружия пакет бинтов и бросил дяде. Тот поймал, а я двинулся вдоль металлических шкафов. Некоторые были заперты, а те, что открыты, — большей частью пусты. В комнате хранили запас консервов, несколько армейских аптечек, еще я нашел патроны и пару бутылок водки. Кое-что из сталкерского снаряжения, рюкзаки, спецконтейнеры, прибор ночного видения, ноутбук в потертом исцарапанном корпусе… Ничего особенного, ничего такого, что могло бы объяснить происходящее. Я возвратился к столу и склонился над черепом.

— Осторожно! — крикнул с пола старший следователь. — В контейнер его! Руками не трогай!

Я заглянул сквозбглазницу. Внутри черепа мерцал и вспыхивал… кристал, не кристал? Больше всего эа штука напоминала артефакт, но таких я прежде не встречал. Бросиы взгляд на ПША, и убедился, что радиационный фон не пред-ставляет опасности, но на всякий случай решил послушать Шацкина, взял контейнер и вытряхнул странный артифакт туда, не прикоснувшись пальцами.

— Какого он цвета? — Я произнес, вопрос велух, ни к кому конкретно не обращаясь, Ответили оба:

— Зеленого!

Мы помолчали, прислушиваясь к завываниям подъемного зверинца,

— Нужно выбираться, — сказал наконец Шацкин, — Помоги, пенсионер.

Он поднялся, опирайсь на руку дяди Сережи, проковылял к столу, перевернул один ствол, другой, наконец выбрал «калаш», Я дал ему пару рожков, которые отыскал в шкафу; дядя тоже взял АКМ, а я поднял винтовку, из которой стрелял Хурылиев, Заодно проверил карманы покойного владельца Ремжеллора и стащил с его руки ПДА,

— Компьютер мне, — скомандовал Шацкий, — и контейнер тоже.

— Ты не больно-то руководи, — сухо заметил дядя,

— Шацкин, я бы хотел услышать пояснения, — присоединился я, протягивая контейнер, — Что это зо артефакт?

Старший следователь не ответил. Он оглядывал комнату, будто хотел найти что-то еще, Мы ждали, Наконец толстяк произнес:

— Если удастся, тщательный обыск проведем позже. А эту штуку нужно обезвредить, Подними-ка.

Я осторожно взял коробочку с подозрительной кнопкой и отдал следователю. От черного корпуса под стол тянулся витой провод, сперва я этого не заметил. Толстяк осмотрел коробочку и вернул мне.

— Одной рукой неудобно, боюсь уронить — пояснил он — Открой, только осторожно, И кнопку, кнопку не трогай! Этой штукой управляется детонатор.

Открывался ларчик просто, внутри было некое электрическое устройство. Подчиняясь указаниям Шацкнна, я вытащилбатарейку — самую обычную, пальчиковую, не полтора вольта, — отсоединил несколько проводов, Попутно пришлось объяснять, что я дальтоник и мне без толку называть цвета изоляции Наконец Шацкин счел, что эта штука обезврежана, и мы двинулись к выходу,

По дороге толстяк стал рассказывать, как угодил в подземелье, Говорил он урывками, поминутно замолкал и, склонна голову набок, прислушивался. Послушать было что: peв и завывания стали куда разнообразнее, да еще перемещались, Похоже, части мутантов увелось освободиться, Возможно, вырвавшиеся из загона кабаны бросались на запертых тварей и проломили Заграждение. Так что мы шли медленно, замирая у каждого перекрестка,

— Меня откомандировали сюда, — рассказывал Швцкин, — потому что пропали двое рядовых. Пацаны на простые, они раньше Периметр охраняли. Там вышла нехорошая история — прапор, их командир, оказался взяточником. Ну, дало раздувать нестали, прапору впаяли четыре года…

— Усаченко! — ляпнул я и тут же прикусил язык, перехватив настороженный взгляд следователя.

— Точно.

— Я знаком с журналистом, который эту историю раскопал, Ему статью так и не дали опубликовать. — Не знаю, как

это прозвучало, но говорил я, в общем-то, чистую правду. Хотя и не всю.

— И не дадут ничего публиковать, потому что есть решение замять дело. Пацанов, рядовых, которые дали против Усаченко показания, даже сулить не стали, просто перевели сюда… от греха…

«О-хо-хо!» — прозвучало совсем рядом. Мы остановились, вскинули автоматы — псину, вылетевигую из-за поворота, тройная очередь отшвырнула обратно. Оказалось, что за псом гнался кабанчик — этот ворвался под пули, завизжал, обливаясь кровью. Лапы его подломились, мутант упал. Все твари в этом зверинце были молоденькие — да матерый кабан и не развернулся бы в таком лабиринте.

— Вот… — как ни в чем не бывало проложил следователь, перезаряжая автомат, — пацаны пропали. То ли дезертирство, то ли кто-то решил с ними здесь счеты свести. Ну, мало ли, мы решили расследовать, завели дело не о дезертирстве, а о пропаже. Я съездил в Чернобыль-семь, привез сержанта, который с ними служил. Сержант со мной здесь был, Иващенко Павел.

Потом мы прошли мимо клетки, где Хурылев расстрелял людей. Оттуда доносились звуки грызни, чавканье, треск — слепые псы пробрались за решетки и устроили пиршество. Это ответвление коридора мы миновали короткими перебежками по очереди, держа под прицелом темный проем. Зря беспокоились — псы увлеклись едой и не обратили на нас внимания.

— Ну, сержант пошлялся, с местными переговорил, — продолжил Шацкин, когда мы прошли большую часть коридора. — Кстати, он мне и подкинул мысль — эти двое, пропавшие, баловались наркотиками. А говорят, в Зоне особая конопля, термоядерная. Кто на ней поторчал, другую не захочет.

И вот вроде бы у ремжелдоровского забора как раз такая конопелька и произрастает.

— Здесь фон слегка повышен, — вставил я. — Ящики в цеху…

— Разумеется. — Шацкий не был удивлен моим сообщенном. — В ящиках контейнеры СХОЯТ. Сухое хранение отходов ядерного топлива, слыхали о таком? Думаю, с Южно-Украинской АЭС подвезли. Но нас поначалу интересовала конопля. Мы с Иващенко пошли ночью посмотреть…

— Дальше мы видели, — перебил дядя, — как вас скрутили. Только врешь ты, Шацкин. Ты о радиоактивных грузах уже тогда знал. Про СХОЯТ вот этот вот давно знаешь, получается. И еще… чем ты там Хурылева пугал?

К этому времени мы достигли конца прохода. Или, вернее, начала — дальше была лестница наверх, в подземные цеха. У порога на полу возилась темная груда, доносилось чавканье и порыкивание. В тусклом свете я разглядел облезлую шерсть на боках слепых псов. Дядя Сережа опередил меня и первым открыл огонь. Один пес рухнул, другой вскинулся, но его срезали пули моей винтовки. Шацкин не стрелял, он развернулся и дал короткую очередь вдоль прохода. Должно быть, твари показались и там, я не стал оглядываться. Коридорчик узкий, один автоматчик его надежно контролирует. Мы бросились х лестнице, по дороге я разглядел, что псы терзали труп сержанта. Верзиле Иващенко не повезло. Скорее всего он был убит либо серьезно ранен в перестрелке, ну а потом псы вырвались из клеток…

Железную дверь, ведущую на лестничную площадку, мы заперли за собой, я провернул штурвал.

— Теперь сами подохнут, — бросил Шацкин. — Мутанты долго не могут вне Зоны.

— А как же до сих пор?

— Вот эта красивенькая штучка излучала какую-то дрянь, — пояснил Шацкин. При этом он шевельнул плечом, которое пересекала лямка рюкзака, и поморщился — рану разбередил. Я догадался» что он имеет в виду зеленый фосфоресцирующий артефакт. Сейчас это чудо было упрятано в рюкзак, который толстяк присвоил в комнате Хурылева, чтобы сложить трофеи. Нагрузился Шацкин знатно. И ноут, и ПДА хурылевский, и контейнер.

— Артефакт это или еще что… не знаю. Но в сочетании с даже небольшой дозой радиации его излучение вполне успешно имитирует Зону.

— Вторая Зона! — догадался я.

— Точно. Они взорвут контейнеры СХОЯТ наверху, в подземном цеху, радиоактивная пыль разнесется на сотня километров, ее подхватит ветер… ну, еще потребуются эти зеленые штучки, и выйдет Зона. — Шацкин замер, прислушиваясь.

Я тоже остановился и придержал дядю. Слух толстяка я уже успел оценить и теперь готов был ему доверять. Но Шацкин, успокоившись, продолжил:

— Перекрытия под цехами мощные, даже очень сильный взрыв их не проломит, такие плиты вполне его выдержат. Потом отсюда выпустят мутантов… Одного артефакта, конечно, маловато для создания второй Зоны, нужны еще. Так что, они не успели довести дело до конца. Оставалась последняя фаза — доставить эти штучки.

На лестнице нам попались два бандита в черных куртках, оба были мертвы — сержант застрелил. Наверное, остальные убрались сами, когда встретили сопротивление. Значит, они могут оказаться наверху.

— Банда Бори Козыря, — переступая мертвеца, пояснил Шацкин. — Хурылев их нанял. А может, и не нанял, а какую-то долю обещал. Черт их разберет, какие у них отношения.

— Ты нам зубы не заговаривай, — снова подал голос дядя. — Ты-то сам кто такой? Все обо всех знаешь…

— У меня в самом деле имеется удостоверение старшего следователя военной прокуратуры, — признался толстяк, — и я приехал по делу о пропавших бойцах. Это чисто, без обмана. Еще у меня есть удостоверение подполковника СБУ, показать? Только его долго доставать, спрятано.

— Не надо, — решил я, — не доставайте. По-моему, у вас, пан Шацкин, этих удостоверений — как у Жучки блох.

— И все подлинные, — заверил толстяк.

Поднимались мы осторожно, я шел первым с винтовкой наготове, Шацкин плелся в хвосте, и с каждой ступенькой его дыхание становилось все надсаднее и громче. Я не выдержал, велел ему сесть. Повязка совсем пропиталась кровью. Все-таки мой дядя не доктор и практики не имеет. Пришлось распотрошить аптечку и наложить повязку снова. Заодно я вколол толстяку наш стандартный набор, включающий дозу обезболивающего. Старший следователь, или кто он там был на самом деле, перенес лечение стойко, разве что сопел с одышкой, даже сидя. Я бы мог понести рюкзак с ноутом, контейнером и прочими трофеями, но даже предлагать не стал — уже догадывался, что Шацкин добычу из рук не выпустит.

Мы поднялись к цехам, на верхний уровень. Здесь было достаточно места, чтобы устроить засаду, и я машинально покосился на запястье, где закрепил ПДА мертвого хурылевского подручного. Спутниковый сигнал пока не доходил. Впрочем, я этого и ждал, просто рефлексы сработали: прежде чем соваться в опасное место, сверься с ПДА.

Мы аккуратно, по одному, проникли в зал и рассредоточились: Шапкин в центре, я справа, дядя слева.

— А, здесь же взрывчатка! — осенило меня. — Здесь они стрелять не будут.

— Мы тоже не будем, — бросил Шацкий, — но их больше.

Это звучало более или менее логично — теоретически бандиты могли рассчитывать взять нас в рукопашной. Хотя вряд ли они понадеялись бы на нашу осторожность, ведь одна шаль-чая пуля в ящик с взрывчаткой, и привет. Никаких раздельных компонентов здесь нет; раз дистанционный детонатор был у Хурылева наготове, значит, имеется вполне реальная опасность взлететь на воздух.

Передвигаясь поочередно, короткими рывками, мы пересекли цех — ни бандитов, ни мутантов. Честно сказать, меня больше беспокоили яшики с устрашающей маркировкой — мало ли что может произойти. Малейшая ошибка, неудачное стечение обстоятельств — и взрыв. Тогда погибнет весь Коль* чевск… и Ларин, которая спит, ни о чем не подозревая. Зона дери, это же как в другой жизни — центральная улица, веселые нарядные люди прогуливаются по тополиной аллее, заходят в кафе «Снежинка»…

Кстати, а сколько времени мы торчим под землей? Я давно не удивляюсь тому, что в подобных приключениях время ле-тит вскачь, а ты не замечаешь. Кажется, только что, совсем недавно, заметил, как дядя выскальзывает из дому…

— Идем наверх, — неожиданно бросил Шацкин, поднимаясь из-за ящика. Он вышел в центральный проход и двинул к лестнице ускоренным шагом, сопя, пыхтя и спотыкаясь на рельсовых путях. — Здесь никого. Наверх, скорей!

Я сперва растерялся, но никто толстяка не атаковал, никто не бросался из-за штабелей… так что я тоже вышел из-за укрыт и я и почесал следом. Дядя оказался осторожнее нас и брел позади.

— Кто такой Хурылев? — поинтересовался я, догнав следователя. — Тоже бандит?

— Нет, он из Зоны. Поэтому и гнездышко себе свил в глубине подземелья, рядом с этой штукой, которая светится. Не знаю, кто он на самом деле… может, «монолитовец».

Я тут же припомнил рассказы о том, что новый хозяин Ремжелдора постоянно болеет. Конечно, я слыхал о сталкерах, которые, проторчав в Зоне достаточно долго, не выдерживают на большой земле, им словно не хватает чего-то привычного и ставшего необходимым организму. И мутанты тоже, они с рождения существуют в условиях этого излучения, или что там исходит от ЧАЭС. Поэтому в зоопарках вы не увидите тварей из-за Периметра, им просто не выжить — начинают слабеть, гнить заживо. Этим и объясняется строительство лабораторий ученых на Янтаре: подопытный материал нужен свеженький, за пределы Зоны мутантов можно вывезти только в консервированном виде… Вот и Хурылев, наверное, так — побудет вдалеке от своего артефакта, начинает слабеть, его пот прошибает, и он снова бежит в логово, чтобы оклематься. И живет там. Вернее, жил.

Мы пересекли цех, выбрались на лестницу, теперь и я слышал звуки, которые придали уверенности Шацкину: рев моторов, громкие уверенные выкрики, металлический грохот.

— Это ваши? — Я ткнул пальцем вверх.

Шацкин на секунду притормозил, с натугой откашлялся — от быстрого бега дыхание сперло — и выдохнул:

— Мои… наверное… Кто б еще так шумел?..

— Так, может, нам не стоит туда? — Обычная осторожность возвратилась ко мне. Пока в подвале, похожем на Зону,

отстреливались от бандитов и мутантов, мы были вместе, а наверху — Шацкин снова следователь, эсбэушник и черт-те кто еще… А я?

— Держитесь за мной, — велел толстяк, — оружием не размахивайте. Если кого встретим — говорю я, вы молчите. Ну. пошли. Эй, ты, как тебя, пенсионер… и ты — вы как сюда попали? Тем же путем уйти сумеете?

— Ты только за цех выведи, который у жэдэ, — буркнул дядя, — оттуда мы тихо исчезнем.

Шацкин кивнул. Он успел перевести дух и снова довольно бодро затопал по ступеням.

На первом этаже административного корпуса ничего не изменилось, покойник так и лежал в прежней позе. Хотя, приглядевшись, я заметил: пакетики с травой исчезли. Значит, ху-рылевская охрана смылась… А за окном уже было утро. Дядя что-то пробормотал и потер ладонью глаза. Может, удивился, что утро наступило.

Мы вышли в серые сумерки и двинулись по аллее, затем свернули за деревья. Дальше нас снова повел дядя Сережа — теперь, при свете, все выглядело совсем иначе, груды ржавых железяк и поваленные фанерные щиты с выцветшими надписями не казались зловещими. Прохладный ветерок шевелил листву старых тополей, а со стороны ворот доносился шум моторов, там метались огни и скользили тени. Я слышал команды, отдаваемые уверенным тоном, и дробный топот — ну, такой, когда армейцы шагают, делая вид, что соблюдают строй.

Шацкин вдруг сел на бетонную плиту и как-то резко расслабился, будто из него выпустили воздух. В тусклом утреннем свете одутловатое лицо казалось белым как бумага. — Ох, устал… — просипел толстяк.

И то верно, ему нынче крепко досталось. И крови порядочно потерял.

— Отсюда можно и… — начал было родич, — того…

— Вали, вали, пенсионер, — поощрил Шацкин, — только автомат оставь и не забудь протереть. Отпечатки, понял? Здесь теперь будет о-о-очень серьезное разбирательство. — Потом толстяк глянул на меня: — И ты тоже ствол бросай… как тебя, э-э… сталкер…

Ствол его акаэма глядел в мою сторону. М-да, дружба наша подошла к концу.

— Извини, сталкер, обоих отпустить не могу. Я должен предъявить хоть кого-то в рапорте.

— Между прочим, я не сталкер, — заметил я, — и у меня документики имеются, все в порядке.

— Да знаю я, — устало прохрипел Шацкин. — Я еще внизу догадался, когда понял, что ты цвета путаешь. Я же материал по Усаченко внимательно изучал, уж поверь. Так что твои документики даже не спрашиваю.

— Нет, мужик, это ты брось, — вдруг твердо заявил дядя, — мы тебя из подвала вытащили, мы за тебя…

— Мне никто не поверит, что я был один. Мог бы соврать, но это не поможет. Могу отпустить одного, но хоть кто-то должен фигурировать в рапорте. Меня ведь тоже проверяют! — Похоже, толстяк в самом деле был растерян… но палец со спускового крючка не убирал. — И как же быть?

— Атаки быть. Мы пойдем, а ты скажешь: под дулом автомата отпустил.

— Нет, у нас это не отмазка. Под дулом я вас тем более обязан задержать. Послушай, сталкер, идем со мной, я тебя за воротами отпущу, но взамен ты мне подпишешь…

— Ничего взамен. — быстро сказал я. — До ворот провожу, сдам на руки твоим. Ты ж сам идти не сможешь, я тебя доведу.

Я видел, как палец Шацкина подрагивает на спусковом крючке, и решил: пусть дядя Сережа спокойно уходит…

Так и сделали. Я зашвырнул ствол в кусты, кивнул дяде — мол, вали. Потом подал руку Шацкину Тот оперся, тяжело встал. Мы пошли к железнодорожному въезду, а родич скрылся в кустах.

В разгрузочном цеху кипела жизнь. Повсюду сновали вояки в камуфляже, за воротами разворачивалась БМП, тяжело ныряя всем корпусом на рельсах, звучали отрывистые команды. На нас сперва навели оружие, но Шацкина узнали, подхватили, туг же какой-то офицер стал грозным голосом требовать врача. Старший следователь держал меня крепко, на офицера наорал, не стесняясь в выражениях, и потребовал разыскать Самохвалова. Оказалось, капитан распоряжается снаружи. Толстяк снова оперся о мою руку и заковылял к воротам. Врача он прогнал.

— А кого Хурылев расстрелял в подвале? — спросил я, перекрикивая гам и грохот. — Там были люди…

— Не знаю, наверное, строители. Он нанял бригаду шабашников, чтоб переоборудовать убежище… Ну, и не выпускать же их было. Или еще кто, бомжи, не знаю… Хурылеву зверей кормить надо, а бабок в обрез, человечиной дешевле… — Щацкин длинно выругался. — Слушай, парень, давай твой ПДА, я тебе скину кое-какие файлы. Ты имеешь право знать… почитаешь на досуге.

Вот тут меня осенило. Бывают, знаете ли, такие гениальные догадки — и я подсунул толстяку комп, который снял с убитого хурылевского телохранителя, благо машинка так и осталась у меня на запястье. Толстяк на ходу полез куда-то под мышку — должно быть, там у него был припрятан комп, вытащил проводок с разъемом, подключил к моему устройству. При этом он, не стесняясь, наваливался на меня… Мы наконец добрели туда, где Самохвалов допрашивал троих бандюков.

Неожиданно один из пленных, рослый тощий парень, стал орать:

— А-а! Я тебя узнал! Я узнал тебя, сука! Ты, сталкер хренов, я тебя запомню, ты, как тебя, Слепой!..

Ребятки в камуфляже быстро и очень сноровисто заработали кулаками и прикладами — кстати, досталось и приятелям долговязого крикуна, хотя те помалкивали. Но, святые мутанты, теперь и им была известна моя кликуха. «Слепой» — они все слышали. Я не стал говорить Щаккинц, что он сволочь, это было само собой ясно.

— Вот что, парень, — важно объявил Шацкин и многозначительно покосился на капитана, — здесь я тебя отпускаю. Благодарю за помощь… за содействие, так сказать, следствию. В файлах, которые я тебе слил, найдешь мой электронный адрес. И если узнаешь что-нибудь по поводу всей этой истории, не поленись, скинь инфу. И… это… сам видишь, узнали тебя. Так что схоронись, что ли… сам придумай, где. А родне своей, которая здесь живет… Ну, и без меня понимаешь, что теперь здесь начнется, потому заставь их уехать, да побыстрее. Все, счастливо, не поминай лихом.

Я ничего не ответил. Сволочь Шацкин — нарочно показал меня бандюкам, теперь ясно, где я схоронюсь — в Зоне. Толстяк хочет, чтобы я искал хозяина Хурылева и артефакты, создающие Зону, ведь они должны существовать, их много… Когда будет найден человек, стоящий за планом создания второй

Зоны, таинственный шеф Хурылева, тогда и я буду в безопасности — во всяком случае в большей безопасности, чем теперь.

Надо было бежать, но сил не осталось, и в голове наступило какое-то помутнение, потому я побрел к центру Кольчевска, а навстречу мне тянулись розовые лучи восходящего солнца. Сволочь Шацкин, сволочь — втянул в историю, да какую!

С трудом вспоминаю, как брел по улицам, как редкие прохожие косились на мой перепачканный костюмчик, как сторонились. Потом в памяти провал, не могу припомнить, как добрался к родне. Кажется, Ларик кинулась обниматься, плакала, гладила меня… Тетя Вера засуетилась — мол, нужно переодеться, застирать, то-сё… А я только спросил, как дядя Сережа. Пенсионер уже спал сном праведника. Вошел и сразу свалился. Это бывает — нервы, усталость… Так что пришлось самому объяснять, чтоб бросали всё, бросали дом и валили скорее из Кольчевска. Растолкали дядю, я повторил и ему: нужно валить. Срочно, пока наши органы защиты правопорядка не расчухались и не ввели в Кольчевске военное положение. Введут обязательно, перетряхнут здесь все сверху донизу.

Потом снова провал в памяти, какой-то туман… Следующая картинка: мы стоим на вокзале. Залитый ярким солнечным светом перрон, сумки, узлы, чемодан… Дядя Сережа в пиджаке. У тети Веры в руках упаковка таблеток, руки дрожат, я упаковка никак не разрывается… Ларка вцепилась в меня, рыдает, моя рубашка промокла на груди, я сую Обезьяне свою банковскую карточку, называю код и требую, чтобы повторила… Она шмыгает носом, срывающимся голоском повторяет, я сам не понимаю, что со мной и… А потом подходит их поезд. Моя электричка через двадцать минут — в противоположном направлении. Впереди Зона.