"Елена Съянова. Плачь, Маргарита " - читать интересную книгу автора

обоих.
Рудольф потом подолгу плохо себя чувствовал, у него начинались странные
рези в желудке, а на Гитлера находило мрачное отупение.
"У меня всегда после этого опускаются руки", - жаловался он племяннице,
и Гели вспомнила сейчас, что именно после такой ссоры дядя и признался ей,
как боится потерять своего Руди.
...В ту ночь он метался по спальне их дома на Принцрегентплац и ругал
Гесса последними словами, а потом вдруг сел на постель, обхватив голову
руками, и спокойно сказал:
- В сущности, мне уже все равно. Мне наплевать на все, о чем мы
спорили. Десять лет я хочу от него только одного - чтобы он любил меня
больше своих принципов.
- Разве не того же ты хочешь и от остальных? - спросила Ангелика.
- Я не могу хотеть любви, не любя сам. А от прочих мне нужны лишь вера
и послушание.
- И от меня?
- У тебя нет принципов - лишь море страсти. Я бы хотел утонуть в нем.
И еще Гели вспомнила карандашный рисунок Адольфа, выполненный с
анатомической точностью, - ее собственное обнаженное тело с головою
Рудольфа.
- Вот кого я люблю, - пояснил он.
Ее чуть не вырвало. После, в его отсутствие, она хотела уничтожить
картинку, но эта гадость куда-то затерялась.
Порою отношения двух мужчин могли казаться странными и, даже при всей
сдержанности и мужественной внешности Гесса, вызывать кривотолки.
Показываясь на публике, Рудольф обычно оставался как бы в тени фюрера и
всегда демонстративно его поддерживал. "Соглашатель", "слабохарактерный",
"без личных амбиций", "идеалист" - цепочка подобных характеристик
сопровождала его на протяжении всего политического пути, и лишь немногие
знали, что, являясь фактическим изобретателем "фюрер-принципа" и
бескомпромиссно ему следуя, Рудольф Гесс может при желании развернуть своего
фюрера на все сто восемьдесят градусов.
"Но что ему я, мартышка, дурочка?" - не раз в унынии задавала себе
вопрос Ангелика.
- Вот Адольф вернется, и я поговорю с ним, - сказала она вслух, подавив
вздох, и солгала: - Я ведь еще не пробовала.
- Если ничего не получится, скажешь мне? - попросила подруга.
- Скажу.
После восемнадцатого наступили чудесные, солнечные дни. Кажется, все
обитатели Бергхофа переживали умиротворенье.
"Бергхоф - это чудо, - писал Геринг умирающей от чахотки жене. - Здесь
снова начинаешь чувствовать жизнь. Фюрер в Берлине, Гесс улетел в Австрию, а
Борман оказался славным малым. Мы работаем по три часа в день, но все
успеваем. У меня впервые за несколько лет появилось свободное время, и я...
похудел. Большой привет тебе от наших милых, брошенных мужьями дам, как они
сами себя называют, - от Эльзы, Хелен и Ангелики. Они, однако, ничуть не
скучают и почти не расстаются. Дни стоят солнечные, сегодня термометр
показал плюс двадцать пять".
Геринг лукавил. Не расставались лишь Эльза и Ангелика, Елена же
присоединялась к ним только в утренние часы во время прогулок верхом или