"Константин Ситников. Еще одно странное дело полковника Зислиса" - читать интересную книгу автора

самом себе мальчик, и можно было подумать, что он просто не желает
растрачивать попусту богатства своего внутреннего не по детски глубокого
мирка. Родители его, как водится, были убиты горем. Они водили мальчика к
специалистам, но те только руками разводили: для аномалии не было никаких
видимых причин. Не знали, что и думать, пока несчастного ребенка не
посмотрел один старенький доктор, который и сказал: всё у пацана в
порядке, он просто не хочет разговаривать. Как только, мол, захочет, так и
заговорит, а пока лучше, мол, оставить его в покое. Любящие родители
доктору безоговорочно поверили, но совету не вняли и принялись тормошить
ребенка, пытаясь вызвать у него желание провещиться хоть одним словечком:
читали ему веселые сказки, рассказывали смешные истории. Он терпеливо
выслушивал, но при этом смотрел на них "как младенец Иисус с иконы" -
взглядом всепонимающим и как бы говорящим: вы, взрослые, что вы можете
знать о жизни? Больше всего в свои пять лет Павлик любил забраться в
бурьян позади дома и смотреть на бугристый пустырь. Никакими коврижками,
никакими посулами, бывало, не выманишь его с пустыря. Новое огорчение
бедным родителям.

Однажды вечером, в необычайно жаркий август, мальчик вернулся с пустыря
в дом и - о чудо! - произнес пять, не больше не меньше, слов удивительно
чистым, почти музыкальным голосом, артикулируя не по-детски отчетливо. "Я
сам буду читать теперь", - сказал он.
Никто даже предположить не мог, что послужило тем толчком, который
заставил мальчика разговориться, а сам он так никому и не рассказал, что
произошло с ним там, на пустыре. А произошло вот что: пока он смотрел на
заходящее солнце своими серьезными немигающими глазами, от солнца
отделилось ослепительно белое свечение в виде диска и, быстро
приблизившись, замерло прямо над пустырем. Павлик чувствовал, что это -
живое и что оно внимательно наблюдает за ним. Потом свечение испустило
тонкий зеленый, почти желтовато-белый, луч, который упал прямо на лоб
мальчика. Луч был жесткий, и на мгновение он соединил мозг мальчика с
разумом светящегося диска. Это длилось не дольше одного мгновения, и тут
же все пропало: и луч, и сам диск, только теперь красное солнце уже не
касалось горизонта своим нижним краем, а являло взору лишь верхний, почти
исчезающий ободок, и бурьян на буграх казался черным.

Павлик заговорил. Это ли не счастье для родителей? Но чем дальше, тем
более пугающими были эти разговоры, потому что разговаривал он совсем не
так, как положено лопотать ребенку пяти лет, а разговаривал он как
взрослый. Причем как взрослый, умудренный опытом. И повел себя
соответственно. "Я буду всё делать сам", - сказал, как отрезал. Впрочем,
скоро и к этому привыкли - к чему только не привыкнешь...

Сам Зислис, однако, ни на один день не забывал того происшествия на
пустыре. Уже в юношеском возрасте путем напряженных размышлений он пришел
к выводу, что над ним был поставлен некий эксперимент, ни смысла которого,
ни целей он себе не представлял. С известной долей уверенности он мог
предположить, что наблюдения за результатами эксперимента будут вестись и
в дальнейшем. Об организаторах эксперимента он не мог сказать ничего,
склоняясь к мысли об "инопланетчиках".