"Ирина Сиротинская, Сергей Поцелуев. Реабилитирован в 2000 (Из следственного дела Варлама Шаламова) " - читать интересную книгу автора

многие в рукописях и любят их".
И. спросил Шаламова, знаком ли он со стихами Леонида Мартынова. Шаламов
ответил: "Я хорошо знаю его стихи. Это талантливый поэт. Но у него много
ненужных стихов. Их он написал, сбитый с пути. На него давили и чуть не
погубили его. Так что многие его стихи нужно выбросить. Хотите, я вам
почитаю его стихи?". И. с удовольствием согласился послушать. Тогда Шаламов
начал читать. Прочел несколько стихотворений Мартынова, затем стал читать
стихи Пастернака. Читал он хорошо, грамотно, с душой. И. взаимно прочел ему
стихи Есенина: "Я иду долиной", "Все живое особой метой", "Я спросил сегодня
у менялы..." и одно стихотворение С. Щипачева "За окном синел далекий лес".
После чтения беседа продолжалась. Шаламов говорил: "Стихов много, а
поэтов мало. Выше всех я ценю Твардовского. Вы знаете, что он сейчас не у
дел. Его проработали и сняли с поста гл. редактора "Нового мира"[1]. Сняли
ни за что. Читал я статьи Померанцева и Лифшица[2]. Ничего там страшного
нет. Хорошие, грамотные статьи. А "Дневник писателя" Мариэтты Шагинян я
просто выбросил бы".
И. ответил, что он знаком с неудачами Твардовского, читал статью
Лифшица, которая написана хлестко и остро. Шаламов перебил: "Это неважно,
что не печатают хороших стихов. Их будут печатать и петь. Все, что написано
кровью сердца, зазвучит. Есенин уже зазвучал, а в дальнейшем зазвучит еще
больше. Начинает звучать большой поэт Блок, которого раньше крестили
интеллигентом, символистом и декадентом. Теперь уже не говорят, что это
певец "Прекрасной дамы", а что Блок большой талантливый поэт русского
народа. Зазвучит М. Цветаева. Об Ахматовой я не говорю, потому что она уже
стара. Жданов[3] в своем выступлении обрушился на ее старые стихи. Но ведь
она же очень давно их писала. Ведь находятся же люди, которые не могут
простить Пастернаку стихотворения о Керенском[4], написанное сорок лет
назад. Вот оно, это коротенькое стихотворение". И Шаламов продекламировал
стихотворение, которое восхваляет Керенского. Прочитав это стихотворение,
Шаламов воскликнул: "Что же, собственно, здесь опасного?".
Затем Шаламов заговорил о К. Симонове. Симонова он не любит и говорит о
нем так: "Симонова к поэзии нельзя допускать на орудийный выстрел".
Затем Шаламов сделал такое обобщение: "Возьмите 20-е годы. Какой
расцвет был литературы. Все, что есть у нас лучшего, написано в эти годы. А
сейчас ничего нет. Это подтвердил и Сурков на XX съезде. Он привел имена и
названия 20-х годов. А сегодня пока обещания".
И. спросил: "Чем это объясняется?".
Шаламов ответил: "Объяснение этого явления известно. На одном совещании
писателей один литератор сказал: "Жизнь была хорошая, а поэтому и
произведения были хорошие". Сейчас мы переживаем колеблющееся, неустойчивое
время. Неизвестно, что писать и как писать. Поэтому люди не пишут. Те, что
пишут это чепуха. Те, которые пишут от души, не публикуют своих
произведений, но их знают в рукописях".
Посмеялся Шаламов над юбилеем Достоевского. Он назвал этот юбилей
вынужденным. Объяснил он так: "Достоевский - гениальнейший писатель
находился в забвении. Весь мир его читал, а у нас его не читали. И вот у нас
вынуждены были организовать юбилей, потому что читатель не мог относиться
равнодушно к такому таланту. Любопытно, что в юбилейные дни "Литературная
газета" поместила статью "Неизвестный Достоевский"[5]. Оказывается
Достоевский еще не издан полностью. Как это можно!".