"Жильбер Синуэ. Дни и ночи " - читать интересную книгу автора

Сент-Мари-дю-Бон-Эр, Буэнос-Айреса. Произошло это, правда, в XVI веке, а
сейчас шел 1930 год. Но какое это имеет значение! В Аргентине не было
человека, который не слышал бы, кто такой Педро Мендоса.
Откуда же такая страсть? С его стороны были только мимолетные знаки
внимания. Хуже того, он ни разу не сказал ей: "Я тебя люблю", даже в разгар
любовных игр. Она знала его почти год, но никак не могла определить: то ли у
Рикардо Вакарессы совсем отсутствовали эмоции, то ли какой-то страх начисто
парализовал его чувства. Единственное, что его интересовало, - это пастбища,
размеров которых он и сам не представлял. Кроме лошадей, его увлекал разве
что конный баскетбол - глупая забава, которую Флора ненавидела. Как можно
восхищаться всадниками, до кровавого пота старающимися загнать кожаный мяч в
железное кольцо, укрепленное на столбе? Подумать только, первоначально мячом
служила несчастная утка! Вот глупость!
Флора коснулась пальцем щеки. Углубившись в свои мысли, она и не
заметила выплывавшие из глаз слезинки.


2


Буэнос-Айрес - не город, Аргентина - не страна. Это два корабля,
посаженные на мель. На их палубах процветает, рождается, живет, поет и
умирает половина планеты.
Такие мысли приходили к Рикардо всегда, когда он ехал по дороге,
пересекавшей столицу и уводившей в пампу, к югу от Санта-Розы.
По примеру его деда, Эмилио Вакарессы, прибывшего в эти края
восемьдесят лет назад, сотни тысяч эмигрантов решили ловить удачу здесь,
между сьеррой и лиманом.
Разбушевавшаяся волна, отделившаяся галактика, разбитая мозаика... не
подобрать слов для определения неистового нрава этих людей, вознамерившихся
создать новый мир. Итальянцы, конечно, ну и испанцы, французы, поляки,
англичане, ливанцы, немцы, сирийцы привезли в повозках свой говор, смешение
акцентов, где звучало греческое "о", славянское "из", восточное "кха". В их
повозках звучали национальные мелодии и песни: негритянские ритмы, венские
вальсы и польки. Какими шумными были разгульные ночи в борделях, на
непросыхающих ложах нищих кварталов и в трущобах Ла-Бока! Дикие смешанные
свадьбы породили чудесных крепышей-бастардов. Во всеобщем веселье их
окрестили африканским именем "тамбо". Позднее, когда они облагородились и
узаконились, перед ними стали заискивать и из лести называть их "танго".
Еще и сегодня, в начале сентября 1930 года, трое жителей из четырех
имели европейские корни. "В конечном счете, - как любил повторять покойный
отец Рикардо, - кто мы, как не итальянцы, живущие во французском доме и
называющие себя англичанами?" Но время терпеливо уравнивало всех, и эта
шутка перестала быть актуальной. "Портено", как называли здесь жителя
побережья, все реже и реже вглядывался в океан, меланхолия и ностальгия
испарялись: он твердо знал, что это его родная страна. Именно эта, и никакая
другая.
Этим утром, как и каждый день, начиная с 1596 года, Буэнос-Айрес,
томившийся на берегах Параны, поворачивался спиной к пампе, чтобы
посмотреться в лиман, о котором говорили, что он львиного цвета, и позабыть