"Карен Симонян. Сицилианская защита" - читать интересную книгу автора

вполне убежденная, что действительно работала на производстве.
Я застегнул халат и подошел к секретарше завсектором.
- В чем дело?
- Звонил Симонян... Вас вызывают в партком,-сказала девушка. - Срочно.
Меня это удивило: я же беспартийный. И никаких у меня поручений...
Провиниться тоже ни в чем не провинился.
Партком находился в административном здании завода.
То есть минутах в десяти ходьбы... Сначала я почти бежал.
Потом чуть сдержал себя. Посмотрел на часы. Был конец рабочего дня. Я
подумал, что сегодня, пожалуй, придется задержаться. Нельзя же оставить опыт
незаконченным.
Вскоре я оказался в длинном полутемном коридоре.
По обе стороны его были только обитые дерматином двери с табличками.
Через каждые десять шагов с потолка свисала желтая лампа в железной сетке. В
глубине коридора, на стене с видавшими виды орнаментом и резьбой, висел щит.
"Химическая промышленность". Стенгазета.
Но вот и кабинет секретаря парткома. Я вошел.
Комната обставлена скромно. Но почему-то тем не менее внушает человеку
почтение. Секретарь поднялся мне навстречу и предложил сесть напротив него.
- Мы пригласили вас в связи с одним делом, - заговорил он.- Вы, правда,
не коммунист...
- Коммунист - сказал я.
- Я имел в.виду, что вы не член партии. Не обижайтесь. А почему бы вам
не подумать о вступлении в партию?..
Конечно, я мог бы назвать несколько причин. Но в ту минуту мне
вспомнился, фильм "Коммунист".
Больше всех других я люблю два фильма: "Коммунист" и "Чайки умирают в
гавани"...
- Чтобы вступить в партию, надо обладать качествами, которых, как мне
кажется, у меня нет,- неожиданно признался я. И добавил: - По-моему, у нас
каждый считает себя коммунистом, даже если не имеет партийного билета. И
потому, прежде чем писать заявление о приеме, надо наверняка стать в чем-то
лучше, достойнее, то есть иметь какое-то преимущественное право перед теми,
другими. А это очень трудно. Честное слово!
- Ив чем вы видите это преимущественное право? - поинтересовался
Симонян.
- Знаете,- я наклонился над столом и посмотрел ему в глаза, - идя сюда,
я, естественно, шел коридором. Второй раз я в этом здании. Другой бы на моем
месте вошел в дверь с табличкой "Директор", схватил бы этого директора за
шиворот и сказал бы: "Ты каждый день проходишь по этому коридору и не
замечаешь, как он удручающе уныл? Ведь это же не тюрьма, не царская
казарма!" Потом бы потребовал, чтобы эти тусклые запыленные лампочки сменили
на лампы дневного света, чтобы расстелили ковровые дорожки, поставили в
коридоре несколько кресел, журнальных столиков. Чтоб сняли со стены
обшарпанный щит со старой стенгазетой. Тот, другой, сказал бы это. А я не
скажу.
- Вы уже сказали.
- Это так, по-дружески. Вы заставили. А вообще-то неприятностей я
предпочитаю избегать. И тому, что замечаю, обычно удивляюсь молча. Иногда
улыбаюсь, как Гяво. Только она не может говорить. Она онемела в девятьсот