"Жорж Сименон. Плюшевый мишка" - читать интересную книгу автора

амфетамина.
И только час спустя, в палате, он подал знак, который в клинике был
хорошо известен, и в коридоре тотчас появилась каталка на резиновых шинах.
Сам он вышел и вернулся в зеленом хирургическом халате, зеленых
матерчатых сапогах, в такой же шапочке, на шее болталась марлевая маска,
руки были в резиновых перчатках.
В операционной слова, движения и взгляды согласованно переплетались
таинственные, насыщенные смыслом. Как предвидел Шабо, анестезиолог
понадобился почти сразу - у больной образовался тромб, и врачу пришлось,
обливаясь потом, более четверти часа манипулировать щипцами.
Наконец он выпрямился - он сделал все, что мог. Движения его были
точны. Руки не дрожали. Мать была жива, хотя и не приходила в сознание,
глаза ее, окруженные синевой, запали. Ребенок, которым как раз занимались
сестры, тоже был жив: Шабо слышал его первый крик.
Тем не менее Шабо остался недоволен собой и, как только переоделся,
открыл в своем кабинете, крашенном эмалевой краской, шкаф, налил стаканчик
коньяка и разгрыз зеленую карамельку, чтобы отбить запах алкоголя.
Он всегда стыдился этого, как в детстве долгие годы стыдился того,
что однажды стащил из кошелька у матери мелочь.
Он вернулся домой на такси, испытывая желание выпить второй стаканчик
и разгрызть вторую конфетку - чтобы его не выдало собственное дыхание,
когда утром Жанина придет его будить.
В общем, ничего ужасного не произошло. Ни один акушер не выпутался бы
лучше, чем он.
Собственно, ночь как ночь, как сотни других ночей, и все же после нее
остался неприятный осадок - может быть, из-за дочери, из-за ее парня,
который что-то шептал ей на ухо, может быть, из-за того, что...
По правде говоря, определенной причины для недовольства не было.
Интересно, а что сказала бы акушерка, которая с ним работает вот уже
больше десяти лет, если бы ее вызвали свидетельницей в суд? Не смотрела ли
она на него поверх марлевой маски с беспокойством, с неопределенным
сомнением? Может быть, в какой-то миг ей пришло в голову, что тромб
образовался из-за его ошибки?
У него стало просто какой-то манией - представлять себе людей в роли
свидетелей. Ну с какой стати им свидетельствовать о нем?
Началось это давно, когда дети были еще маленькими, уже тогда он
спрашивал себя:
"Каким останусь я в их памяти, когда они вырастут? Каким они видят
меня? Что расскажут о своем отце детям, когда у них у самих появятся дети?
"
Теперь он был уверен, что дети просто не знают его. А он, со своей
стороны, пытался ли их узнать? Все ли сделал для этого? Он и сам не мог
понять. Жена тоже не знала, каким он теперь стал. Пришел такой миг в их
жизни, по чьей вине - неизвестно, когда они утеряли взаимопонимание, а
может быть, оно и прежде существовало только в их воображении.
Что же ему оставалось? Вивиана? Вначале он сильно на это надеялся.
Что же касается других - сотрудников клиники и Института материнства
в Пор-Рояле, его коллег, ассистентов и учеников, - они видели только его
маску: он не выбирал ее и носил не по своей воле, но она скрывала его
истинное лицо.