"Жорж Сименон. Кот" - читать интересную книгу автора

такой же гурман, как раньше, и ему не в тягость стряпать для самого себя.
Иногда по утрам он приносил требуху - от одного ее вида жену мутило.
А вечером, словно выставляя напоказ свою умеренность, она ограничивалась
ломтиком ветчины или холодной телятины, кусочком сыра, а подчас
одной-двумя картофелинами, оставшимися с обеда.
В этом тоже таился смысл. Даже не один. Во-первых, доказывалось, что
он тратит на еду больше, чем она. Затем - что она брезгует готовить на
плите после него. Когда плита была ей необходима, Маргарита выжидала, пока
он ее почистит, - готова была ради этого надолго задержаться с обедом.
Они неторопливо жевали: она - еле заметно двигая челюстями, словно
мышка; он, напротив, - всячески показывая, какой у него отменный аппетит и
как ему вкусно.
"Видишь! Ты не в силах мне помешать. Вбила себе в голову, что
наказала, одолела меня... А я вот вполне доволен жизнью и не теряю
аппетита".
Разумеется, подобные диалоги протекали безмолвно, но супруги слишком
хорошо знали друг друга, чтобы не угадать каждое слово, каждое намерение.
"Ты вульгарен. Ешь неопрятно, обжираешься луком, как простонародье. А
я всю жизнь ем, как птичка. Так меня еще отец называл: "моя птичка". А
первый муж - он у меня был не только музыкант, но и поэт - называл меня
своей хрупкой голубкой".
Она смеялась. Не вслух. Про себя. Но как бы то ни было, смеялась.
"Он сам умер, бедняга, сам оказался хрупким".
Но стоило ей посмотреть в сторону второго мужа, взгляд ее становился
жестким.
"Ты тоже уйдешь раньше меня, хоть и считаешь себя очень крепким".
"Я уж давно бы ушел, если бы дал обвести себя вокруг пальца. Помнишь
бутылочку в подвале?.."
Теперь и он смеялся про себя. Пусть они одни в этом тихом доме, пусть
они оба обречены на немоту - все это не мешает им обмениваться самыми
язвительными колкостями.
"Ну, погоди! Сейчас я тебе аппетит испорчу".
Эмиль достал из кармана блокнот, написал два слова, оторвал полоску
бумаги и ловко закинул ее в тарелку жены.
Не удивляясь, Маргарита развернула записку: "Остерегайся масла".
Она словно окаменела: это было сильней ее. Она так и не смогла
привыкнуть к этой шутке. Она знала: масло не отравлено, ведь она держит
его в буфете, под замком, хоть там оно тает и даже растекается.
Тем не менее она продолжала есть, хотя это было нелегко. Отомстит она
после. Как - пока еще не знает. Время поразмыслить у нее будет: им обоим
решительно нечем больше заниматься.
"Ты забываешь, что я женщина, а за женщиной всегда последнее слово,
и, кроме того, они живут лет на пять дольше, чем мужчины. Пересчитай-ка
вдов: во сколько раз их больше, чем вдовцов?"
Сам-то Эмиль остался вдовцом, но виной тому несчастный случай, а
случай не в счет. Его жена попала под автобус на бульваре Сен-Мишель. Она
умерла не сразу: два года промучилась, вся искалеченная. Он тогда работал.
Пенсии еще не было. Вечером он приходил домой и ухаживал за ней,
хозяйничал.
"Она недурно с тобой сквиталась, верно?"