"Жорж Сименон. Я вспоминаю" - читать интересную книгу автора

- Кто такой святой Николай?
- Покровитель всех детей.
- А Леду сказал, что это родители.
- Леду - глупыш.
- Он сам видел.
- Что он видел?
- Как его отец бросал через форточку орехи.
Вторую неделю святой Николай то и дело напоминает о своем
присутствии. Ни с того ни с сего из форточки или из окна, распахнутого в
темноту, вдруг проливается дождь орехов и миндаля.
- Ешь...
Окна и двери законопатили. Печка вдруг принимается гудеть, видимо,
откуда-то потянуло сквозняком. Из ее нутра слышится глухое "пыхх!" - мы
знаем, что это к добрым вестям.
Дезире пришел с работы, но он не спешит переодеться в старый пиджак и
шлепанцы. Анриетта одета для выхода. У мадемуазель Полины заговорщицкий
вид.
Мы с братом греемся в нашей комнате на третьем этаже, прижимаясь в
постели спинами друг к другу. В свете ночника по комнате пляшут тени.
Слышу, как открывается, а потом затворяется входная дверь и удаляются по
улице шаги.
Спустившись, я застал бы на кухне мадемуазель Полину, которая
стережет дом, переписывая между тем конспекты лекций.
Дезире и Анриетта оказываются вдвоем перед входом в "Новинку" -
только вдвоем, как в былые времена.
Она держит его под руку, как когда-то; он настолько выше, что словно
несет ее по воздуху.
На улице Пюи-ан-Сок их сразу подхватывает и увлекает за собой толпа,
проплывающая перед витринами. Все в этот час на улице - все, у кого есть
дети. Покуда тысячи детей спят беспокойным сном, взрослых лихорадит и
глаза у них разгораются при виде кукол в человеческий рост, деревянных
коней с настоящими гривами и обтянутых настоящей кожей, заводных поездов
и пряничных санта-клаусов.
- Погоди, Дезире. Это нам не по карману. Лучше поменьше, но уж самое
лучшее...
Для варшавянки Файнштейн этот день ничем не отличался бы от других -
разве что она может спокойно посидеть одна в кухне, где так тепло, что
по запотевшему оконному стеклу, завешанному суровой шторой, стекают
капли влаги.
Слышу сквозь сон шум и голоса. Просыпаюсь раз, другой, третий, щурюсь
на пламя ночника. Может, уже пора?
Наконец-то привычные звуки: в плите разводят огонь.
- Кристиан!
Босой, путаясь ногами в длинной ночной рубашке, бросаюсь вниз. Не
успел даже сунуть ноги в ночные туфли. Пол холодит ступни. Ломлюсь в
дверь столовой, но она заперта.
- Погоди, Жорж, сейчас отец отопрет.
Дезире встает, натягивает брюки; спущенные помочи бьют его по ляжкам.
Никогда еще мы не вставали так рано; поэтому еще острее чувствуем
необыкновенность дня.