"Жорж Сименон. Дождь идет" - читать интересную книгу автора

трактире.
- Трудность,- снова начал мосье Ливе, - заключается в том, что вы
нотариально все оформили и если не сумеете доказать...
- Я докажу, что они люди без стыда и совести, что им место в тюрьме,
что...
Я прильнул к оконному стеклу. Какое-то движение на рынке. Возле
главного входа остановился наклейщик и прилепил к стеклу большой белый
лист. Издалека я сумел разобрать только жирную черную цифру: 20000. И
был почти уверен, что следующее слово: "франков".
Тетя Валери ничего не заметила. Скрестив на животе руки, она тяжело
переводила дух, не давая, однако, мосье Ливе времени заговорить. Жестом
она показала ему, что еще не кончила.
Не знаю почему, я встал и потихоньку спустился вниз. Наверху было
тепло и сумрачно. И, как всегда по пятницам, пахло тканью. Внизу
матушка, стоя у двери, разговаривала с покупательницей, и обе глядели в
сторону объявления, где начинал собираться народ.
- Ты простудишься, Жером!.. Надень пальто...
Но я уже пробирался между рыночными прилавками, и дождь охлаждал мою
разгоряченную голову. Я машинально обернулся. Увидел тетину юбку и ее
будто забинтованные ступни. Такой вид придавали им войлочные туфли,
которые тетя надрезала сверху, так как у нее отекали ноги. А рядом с ней
следила за мной взглядом мадемуазель Фольен с лицом китаянки.
НАГРАДА В 20000 ФРАНКОВ БУДЕТ ВЫДАНА ЛЮБОМУ ЛИЦУ, ПОКАЗАНИЯ КОТОРОГО
ПОМОГУТ НАЙТИ ВИНОВНИКА ПОКУШЕНИЯ НА ПЛОЩАДИ ЭТУАЛЬ.
На пальцах женщин налипла рыбья чешуя. Торговка сыром с округлыми
розовыми руками стояла почти рядом со мной, и я заметил также печальное
лицо мадам Рамбюр.
Не знаю почему, мне вдруг захотелось плакать. Люди молчали. На них
словно столбняк нашел. Во мне росла необъяснимая тревога, меня охватывал
страх. Хорошо знакомая площадь перестала быть чем-то своим, надежным.
Однако матушка стояла на пороге лавки в накрахмаленном фартуке, с
тяжелой копной льняных волос. Альбера не видать было в окне. Перед кафе
Костара жестикулировали мужчины.
Было темно, как в четыре пополудни, хотя часы над моей головой
показывали всего без десяти десять. Дождь наносил на все штриховку.
Я не двигался с места. Чувствовал, как багровеют уши, боялся, что
простужусь, и все-таки не мог уйти. Я глядел на объявление. Глядел на
все вокруг и ничего не видел. Мне представлялось, что с минуты на минуту
площадь наводнят конные жандармы, и люди в картузах бросятся перерезать
сухожилия лошадям...
А отца нет дома и вернется он лишь поздно вечером!
Может, воздух и в самом деле был насыщен тревогой? Может, все,
подобно мне, сознавали, что творится что-то неладное? Рыночная площадь,
улицы, город - весь мир на моих глазах принимал ту же жесткую окраску,
что картинки в иллюстрированном журнале, и, в довершение всего, я
представлял себе чету Трике, Элизу и ее мужа, преступниками, за которыми
захлопываются кованые тюремные двери.
- Жером!.. - крикнула матушка в нос: таким голосом она имела
обыкновение меня звать.
Я притворился, будто не слышу. Мне хотелось остаться тут, в толпе,