"Александр Силецкий. Солнечная сторона" - читать интересную книгу автора

которые, по их убеждению, познали в конечном счете, что к чему, познали,
где пролегают сокровенные границы радостей, и сомнений, и горестей, - они
знали все о себе и многое - пожалуй, сверх меры - о других, но их
понятливость уже сейчас обратилась для меня в фикцию, теперь-то я
чувствовал, что смело могу сказать: "Вы потешались надо мной? Так знайте:
прав был я, хотя бы в том, что сохранил в своей душе частицу детства, и
эта детскость принесла мне столько радости, сколько, быть может, вам не
скопить и за целую жизнь!".
Я улыбнулся и отошел от карты.
Для меня это слово благодарности явилось откровением, тем подлинно
волшебным эликсиром, который удваивает силу и веру в себя.
А для других?
Что скажут остальные, увидь они мою обновленную карту, меня самого,
беспричинно счастливого?
Не поверят? Вновь начнут смеяться? Или, подавленные, отвернутся?
У всякой добродетели есть свои издержки. Это так.
И надобно смотреть реальности в глаза.
Через час-полтора ко мне заявятся сотрудники - утрясти на досуге кой-какие
вопросы по работе.
И я не знал, совсем не представлял себе, какова же будет их реакция на это
заветное, столь притягательное отныне для меня -- "спасибо".
Мы так часто произносим это слово, что уже перестали придавать ему особый
смысл, утратили ту непосредственность, с какой следовало бы его
воспринимать.
Спасибо, спасибо...
Как жевательная резинка во рту: вкуса давно не осталось, а выплюнуть жаль,
да и некуда: мы - люди воспитанные, в известном роде чистоплотные, нас с
детства учили: "Не плюй в колодец..."
Ладно, решил я, ничего с картой не сделается - сниму ее на время.
Не нужны мне разные дурацкие расспросы, все эти вздохи и восклицания -
искренности в них ни на грош.
Вот если бы и у других такие карты были, тогда бы я, возможно, по-иному
поступил..
А так - зачем смущать людей?.
Прекрасное сегодня выдалось утро, и я гордился им, гордился собой, и
потому недрогнувшей рукой отлепил от стены свою Диллию, подмигнул ей, как
старой знакомой, которая и без слов все поймет, потом свернул в рулон и
сунул в угол - между шкафом и стеной.


Диллия


Фрам сидел в кабинете, подавленный и мрачный, и никого (строго-настрого!)
не велел к себе пускать.
Секретарша, зная вспыльчивый характер шефа, лишь понимающе кивнула и
тотчас кинулась в приемную, где уже толпились перепуганные визитеры.
- Не велено! - с порога крикнула она. - Ни единого не пропущу!
И, чувствуя себя хозяйкой положения, захлопнула перед носом посетителей
резную дверь и демонстративно заперла ее на два тусклых бронзовых запора,