"Александр Силецкий. Смотрела в прорезь синевы..." - читать интересную книгу автора

кровать, тяжелый гардероб, диван, картина на стене (паршивенькая
репродукция "Мадонны" Рафаэля), радиола, ковер на полу, полированный
письменный стол с массивной лампой и чернильным бронзовым прибором - все
это сразу запечатлелось в его мозгу, лишь только он захлопнул за собою
дверь.
Он усмехнулся, открыл окно, плюхнулся в кожаное кресло в углу и как-то
вдруг сразу обмяк.
Он устал.
И от дурацкой бессонной ночи, проведенной в душном вагоне, и от бесплодных
блужданий в поисках жилья, и, главное, от всего, что было до этого: до
внезапной смены настроения и неожиданного бегства - в ночь, подальше, к
морю, неизвестно зачем...
Он исписывал каждодневно груды листов, издавая одну книгу за другой,
изобретая всевозможные чудеса, которых не было и быть не могло, по вечерам
собирался с друзьями и дурил, развлекался, старел...
Все было.
Не хватало лишь одного.
Ему не хватало Чуда.
Он понял это только теперь, когда вырвался из круга постоянных дел и
настырных знакомых, бежал за сотни километров, точно глупый мальчишка,
очертя голову летящий из-под родительского крова, чтобы где-то там, в
неизвестном направлении и в неизвестном измерении времен, найти нечто
удивительное и желанное, чему навряд ли можно подыскать четкое определение
в человеческом языке.
Ему казалось, что он знает жизнь, понимает людей, что изобретать
невероятные истории, от которых у простаков голова кругом идет, - его
счастливая судьба.
Он заблуждался.
Годы летели, и чувство удовлетворения пропадало, таяло, и на смену ему все
чаще приходили неуверенность, мучительное ощущение - "пища о возвышенном,
о чудесах, я не оставил им места в своей жизни: иные миры давно уже
кормушка для меня, и только..."
И вот он здесь, у моря.
Сидит и ждет. Чего?
Он вздохнул.
Пожалуй, все закончится банально, ну, а в общем - как всегда: пробудет
здесь еще немного, погуляет и вернется, и вновь замелькают привычные лица
- должно быть, посмеются чуток над его внезапным исчезновением и забудут,
до другого дня рождения, - и прежние заботы утянут в свой круговорот, и он
напишет новую книжку, не очень хорошую, но и не слишком плохую,
занимательную, средненькую, с крепкой фигою в кармане, вовсе не шедевр.
Шедевр будет после, наверное не скоро, или так и останется ненаписанным -
просто руки не дойдут: он создал себе репутацию заурядного, но
преуспевающе-уважаемого писателя, может быть модного в какой-то мере...
Сам в этом виноват.
Всю жизнь он боялся, что у него ничего не выйдет, его забудут - в лучшем
случае, когда он умрет.
И он писал, писал до полного изнеможения, и знал, что пишет ерунду,
возможно более красивую и внешне более глубокомысленную, чем это удается
другим, но все равно - не это будет жить. Не это!