"Андрей Сидоренко. Заяабари (походный роман)" - читать интересную книгу автора

кажется неправдой. Мы вместе учились в одном институте и в одной группе,
вместе начинали лазать по пещерам в студенчестве, потом работали на
Сахалине, пытаясь двинуть вперед науку.
Шура спас мне жизнь, вытащив из полыньи, а сейчас не придает этому
факту никакого значения. Но я чувствую себя обязанным ему, как родителю.
Мы, в основном, забываем платить по счетам. Лично у меня их накопилось
прорва. На протяжении всей своей жизни хочу купить цветы прекрасной женщине
Евгении Захаровне, зубному врачу, которая совершенно бескорыстно воевала с
моим кариесом лет двадцать подряд. С Дальнего Востока я ей привозил такие
подарочки, что она всегда качала головой, глядя в мою открытую пасть. Только
благодаря ей еще способен чем-то жевать. Так вот, цветы я ей до сих пор не
подарил.
С Пономаревым складывается очень похожая ситуация. Однажды я все-таки
притащился к нему с бутылкой по поводу своего спасения, но он так ничего и
не понял.
На Сахалине была осень 1983 года. По первому льду мы с Шурой пошли на
рыбалку и взяли с собой моего четырехлетнего сына Федю. Искали рыбацкое
счастье на озере Тунайча, которое представляет из себя лагуну примерно 10х10
км и находится в сорока километрах от Южно-Сахалинска на восточном побережье
острова.
Рыба не ловилась, и мы решили перейти в другое место, ближе к Охотскому
морю. Побрели вдоль берега по льду. Я шел впереди и тащил санки с сыном.
Вдруг лед подо мной начал трещать и прогибаться. Мне удалось отскочить на
твердый лед, но в том месте, где только что был, образовалась полынья, и в
нее по инерции вкатились санки. Не раздумывая, прыгаю следом, хватаю сына и
отшвыриваю его подальше на прочный лед.
Те, кто хоть отдаленно представляет подобную ситуацию, поймут, что
шансов на благополучный исход у меня было немного. Мы находились метрах в
300 от берега. Веревки с собой не было. Попытки вылезти самому не увенчались
успехом: лед ломался, не давая возможности отжаться на руках о край полыньи.
Друг Пономарев оказался молодцом и не суетился. Он оценил ситуацию и стал
медленно подползать в моем направлении. Лед под ним прогнулся, и он не
рисковал приблизиться. Если бы на его месте был я, то начал бы действовать
более решительно и, скорей всего, потерпел роковую неудачу. Но Шура мешкал и
что-то соображал. Я сообразил быстрее. Снял рюкзак, который был у меня за
плечами, и кинул его на лед, не выпуская одной лямки из рук. Шура осторожно
дотянулся до рюкзака и медленно вытащил меня. Лед под нами прогнулся
сантиметров на тридцать, предупреждая о своей готовности треснуть в любую
секунду.
Именно в такие моменты начинаешь чувствовать в себе жизнь
по-настоящему. Каждая клеточка организма мобилизована на выживание, и ты
ощущаешь себя несколько иначе. Мир преображается и воспринимается с
поразительной остротой. С потрясающей точностью могу воспроизвести все
детали тех событий. Стоит только призадуматься, и все начинает вдруг
проявляться и видеться, как наяву. Я думаю и чувствую себя, как тогда.
Настоящее отступает и исчезает. Всамделишная жизнь кажется нереальной, и
забывается, как сон.
Мама у Шуры - настоящий космонавт. Она была дублером легендарной
Терешковой и состояла в отряде космонавтов много лет. Жаль, что ей так и не
удалось слетать в Космос.