"Борис Сичкин. Мы смеемся, чтобы не сойти с ума " - читать интересную книгу автора

Галя все понимает. Спустя какое-то время:
- Ну как, сейчас уже можно?
- Не знаю... вроде бы немного насытился, может подобрел... Рискну.
- Все в порядке - не пырнул. Розовые за 40 минут натощак до завтрака, а
зеленые 3 раза вместе с едой.
Прилично знает английский язык, говорит, читает и пишет, но как только
ему надо позвонить и говорить по-английски, он бледнеет, замирает и меняется
в лице, как перед затяжным прыжком без парашюта (в чем, как объяснил
Емельян, нет ничего удивительного: по-английски у него может быть только
деловая беседа, а телефон плюс деловая активность по ужасу равняются,
минимум, Холокосту).
Вместе с тем не могу не отметить его огромную эрудицию и великолепное
чувство юмора - не зря он является моим неизменным редактором. К его
недостаткам я давно привык и смотрю на них как на достоинства, а своими
обязанностями я даже немного горжусь (если сравнить отношение к деньгам и,
вообще, мироощущение Емельяна и, скажем, Людовика 14-го, то Людовик 14 не
мог бы у Емельяна работать полотером - а мне Емельян доверяет).
Пусть пишет гениальную музыку и редактирует мои книги, а я с радостью
буду оплачивать чудовищные счета.

У Емельяна абсолютный музыкальный слух и, помимо этого, "абсолютный"
обычный слух - он слышит, как мышка пробежала на соседней улице. Мы быстро
выяснили, когда он был маленький, что, если хочешь что-то сказать по секрету
от Емельяна, лучше уехать в другой город, да и там говорить шепотом. При
таком слухе Емельян ненавидит шум, вернее, не любой шум, а шум, производимый
людьми или созданными ими предметами. К числу неприятных шумов - "назойливые
щелчки" - относится, например, движение секундной стрелки в настенных
электронных часах, звук которой не мог бы уловить ни один прибор. Ничего не
понимая в технике, Емельян умудрился разобрать телефон и обмотать молоточек
ватой, а купол, по которому он стучит, марлей, так что теперь звонок
телефона - это звук ваты, стучащей о марлю. Услышать, вернее, догадаться,
что телефон звонит можно только прижавшись к нему ухом - по легкой вибрации.
К счастью, у меня есть верный индикатор - когда Емельян издает тяжкий стон,
это значит - кто-то звонит. Нетрудно догадаться, что моя жизнь не относится
к числу легких: я должен учитывать, в каком месте диван поскрипывает и туда
не садиться, не должен шаркать (сам Емельян перемещается по квартире
бесшумно, как привидение, и легко может стать причиной инфаркта, неожиданно
сказав что-то за твоей спиной), шуршать газетой и т.п.
Я люблю семечки. В обычных условиях из-за треска скорлупы (грохот, как
в кузнице) это исключено, но вот Емельян уходит к себе работать - закрывает
дверь, надевает наушники и начинает писать или записывать музыку. Я через
две комнаты тоже закрываю дверь, включаю телевизор (без звука, естественно),
тихонько-тихонько, осторожно раскусываю семечко... и тут же раздается
негодующий вопль: "Прекрати щелкать!" Мой друг Юра Рихтер посоветовал мне
покупать семечки с глушителем.
Об имени Емельян. В России с этим проблем не возникало, но здесь для
эмигрантов кажется органически невозможным запомнить и выговорить "Емельян"
правильно. Наиболее частое искажение - Эмиль, но он также бывал Еремей, Изя,
Милен, Елизар, Илларион, Исмаил и даже Рюрик. В интервью с корреспондентом я
специально заострил на этом внимание, внятно продиктовал "Е-мель-ян" и