"Борис Сичкин. Мы смеемся, чтобы не сойти с ума " - читать интересную книгу автора

заслужил звание "самый жадный еврей средней полосы России". Впрочем, я
думаю, это было явным преуменьшением, и он вполне был достоин выхода на
всесоюзный, если не на международный уровень. Плюшкин по сравнению с ним был
мотом. Покойный Ян Френкель, талантливый композитор и очаровательный
человек, рассказывал мне, что Фрадкин постоянно уговаривал его зайти в
гости, посидеть за рюмкой у его уникального бара. Один раз, когда они были
около дома Фрадкина, тот его наконец зазвал, но при этом сказал:
- Ян, в баре все есть, но чтобы его не разрушать, а это произведение
искусства - ты сам убедишься, купи бутылочку водки. Закуски навалом, но на
всякий случай купи колбаски, если хочешь, сыра, ну, рыбки какой-нибудь и
возьми батон хлеба.
В результате они сели у бара, выпили водку Френкеля, закусили его
продуктами, а Фрадкин даже чая не предложил.
В свое время Фрадкин мечтал попасть к нам в кооператив по причине
хорошего района и того, что он был дешевле других кооперативов, но собрание
было категорически против, мотивируя это тем, что Фрадкин не артист эстрады,
богат и может купить квартиру в любом другом кооперативе. Я в то время был
членом правления, со мной считались, и, когда жена Фрадкина со слезами на
глазах умоляла меня помочь им, я, по своей мягкотелости, не смог отказать и
уговорил правление проголосовать за Фрадкина. Позже история повторилась с их
дочерью, Женей, которая тоже хотела жить в нашем кооперативе. Оба раза члены
правления говорили, что они голосовали не за Фрадкина, а за меня.
Возвращаясь к нашему собранию, Фрадкин его закончил, коротко и
по-деловому резюмировав:
- Товарищи, нам надо решить вопрос об обмене Сичкина, в связи с тем,
что он бросает нашу Родину, плюет на все то, что сделала для него эта страна
и хочет выгодно переметнуться на Запад. Нас он просит в этом ему помочь.
Давайте голосовать.
Почти все русские, включая членов партии, проголосовали за меня, а все
евреи, которых было большинство, против. В результате тещу выгнали из
квартиры, а я получил огромное моральное удовлетворение - еду правильно.
Как я выяснил, в ОВИРе существовало негласное правило пять раз не
принимать анкеты под предлогом того, что они, якобы, неправильно заполнены.
Поэтому я пришел в ОВИР и сам сказал, что, чувствую, анкеты неправильно
заполнены; лучше будет, если я их перепишу и приду завтра. Служащая ОВИРа
улыбалась, кивала, и так пять раз. На шестой день у меня приняли документы,
и после всех положенных дальнейших мытарств, 23 мая 1979 года мы прибыли в
аэропорт "Шереметьево", откуда должны были вылететь в Вену. По дороге в
аэропорт мы проехали мимо огромного плаката с изображением Ленина в кепке, с
прищуренными глазами и поднятой в приветствии рукой, который гласил: "Верным
путем идете, товарищи!", а в самом "Шереметьево" нас встретил транспарант:
"Отчизну я славлю, которая есть, но трижды, которая будет!"
Рейс на Вену все время откладывался - то в связи с вылетом
комсомольской делегации в Индию, то профсоюзной делегации в Мексику, то
партийной делегации в Китай. Я услышал, как один еврей сказал другому:
- Слушай, если они все уезжают, давай останемся.
На таможне меня попросили открыть чемоданы, все переворошили и не
разрешили вывезти две подушки и несколько простыней по 2 р. 40 коп. Чемоданы
мне укладывал мой сосед Саша Гагкаев, обаятельный человек с огромным
чувством юмора, который сидел в отказе из-за сходства фамилий с каким-то