"Прощеное воскресение" - читать интересную книгу автора (Михальский Вацлав)

XIII

Наряду с плохими качествами у Нади было и одно очень хорошее: она всегда привечала людей в трудную минуту их жизни. Организовывала, направляла, брала в свои руки те дела, которые попавшие в беду люди не могли исполнить по разным причинам, в том числе и потому, что у них просто не доставало для этого душевных сил. Так было и с Марком Старостиным. Это Надя устроила поминки на девятый день после смерти его матери. Позвала Александру, Ираклия Соломоновича, чету Папиковых, разумеется, Анну Карповну. Сама, даже без участия всемогущего Ираклия Соломоновича, обеспечила продукты и водку, хотя, узнав в чем дело, Ираклий Соломонович успел внести свою толику, и стол накрыли хороший по всем временам.

— Давайте выпьем за тетю Соню, светлая ей память! — предложила Надя.

Не чокаясь, выпили до дна горькую водку, стали молча закусывать.

Потом еще не раз пили в память Софьи Абрамовны, пили за Марка, пили за то, чтобы у всех все было хорошо.

Весь вечер Марк промолчал и даже не оказывал Александре никаких знаков внимания, что было для нее непривычно. Хотя она и понимала ситуацию, но все-таки невнимание Марка ее задело, и она вдруг увидела его как бы другими глазами. Оказывается, он вовсе не «лицо повышенной бодрости», как она дразнила его постоянно, и не мешок с анекдотами и шуточками, а человек, способный вести себя сообразно моменту, без тени фальши и наигранности.

Через неделю на кафедру, где работала с Папиковым Александра, позвонила красивая Нина, с которой они лежали в госпитале на Сандомирском плацдарме. Теперь у Нины был не фронтовой, а настоящий законный муж — генерал, друг того генерала, который накануне своей гибели подарил ей «Шанель № 5» и другую косметику. Забытый Ниной в госпитале флакон духов сразу же по возвращении из армии Александра приносила ей домой в ее богатую квартиру, но та не взяла, сказала: «Пусть у тебя остается как память о нашем знакомстве. А у меня от Александра Ивановича есть еще много дареных штучек, а главное — сынуля, вернее, два сынули, я стараюсь любить их ровно».

У Нины среди прочих богатств была и такая роскошь по тем временам, как личный трофейный автомобиль и домашний телефон. Вот Нина и позвонила Александре накануне своего дня рождения.

— Слушай, Сашуль, — сказала Нина, — я тебя умоляю: приходи ко мне послезавтра на день рождения, только в орденских планочках, хорошо?

— Зачем?

— А я хочу тобой погордиться! Понимаешь, будут одни генералы с женами, а эти жены терпеть меня не могут и даже распускают сплетни, будто я вру, что была на фронте. А мне обидно. У меня ведь никакого орденочка, никакой медали нет, а ты им носы утрешь! Ты — моя боевая подруга!

— Зачем мне их носы, Нинуль? Смешная ты!

— Пусть это глупо, но, клянусь, мне очень-очень надо. А я пошукаю тебе генеральчика холостого. Договорились?

— Генеральчика мне не надо! — засмеялась Александра. — Тем более траченного молью.

— Не-е, я тебе найду не старого, не лысого и не пузатого. У меня есть один на примете. Ну, пожалуйста, приходи в орденских планочках. Ордена тяжелые, и носить их сейчас не в моде, а планочки — то, что надо.

— Куда я их прицеплю? На платье? Это же смешно!

— Ой, Сашуль, у меня есть такая жилеточка серенькая льняная, очень легонькая, и поверх любого платья будет хорошо и модно, на нее и прицепим планочки. Ну я тебя умоляю!

— Ладно, принеси мне эту жилетку на работу.

Минут через сорок Нина подкатила к институту за рулем открытого автомобиля Renault. Нинин муж — генерал вывез этот лимузин из оккупированной Германии. Тогда генералам разрешали вывозить трофейное добро и многие вывозили. Да и не только генералы, а и офицеры и солдаты. Кто-то вывозил узелочками, а кто-то вагонами и даже составами. Притом наши, как правило, тащили технику и барахло, а союзники американцы все больше научно-техническую документацию и всякого рода бумаги и документы: такие трофеи занимали мало места, а цены им было не сложить.

— Какая красивая у тебя машина! — восхитилась Александра, неравнодушная к легковым автомобилям. — Немецкая?

— Нет, французская. «Рено».

— «Рено»? Всего четыре буквы, а по-французски написано семь?!

— Выходит так, — усмехнулась Нина. — От жира бесятся капиталисты — им лишних букв не жалко.

Машина была ярко-белая, сверкающая никелем, отполированными крыльями, капотом, большеглазыми фарами. Нина смотрелась рядом с этой роскошной машиной и сама роскошно: похорошевшая от хорошей жизни, с лучистыми карими глазами, прекрасным цветом лица, чуть пополневшая, но еще очень стройная. А главное, она осталась сама собой — все той же красивой Ниной из госпитальной палаты на Сандомирском плацдарме, веселой, легкой в общении, ни перед кем не разыгрывающей из себя барыню-генеральшу. Александра высоко ценила природную Нинину простоту, не ту, что хуже воровства, а ту, что дорогого стоит и дается очень немногим людям.

— Можно, я ее поглажу? — совсем по-детски спросила Александра, указывая глазами на машину.

Ей вдруг так захотелось погладить капот и крылья этой машины, как будто родню встретила. Возможно, неожиданно всплывшее в душе Александры безотчетное чувство какой-то непонятной родственности к неодушевленному предмету возникло совсем не случайно. Этот автомобиль был изготовлен на парижском заводе Рено в начале 1927 года, именно в то время, когда там работала Мария Мерзловская. Может быть, ее руки касались этого авто в ту пору, когда она «крутила гайки» на конвейере, или чуть позже, когда отгоняла «готовую продукцию» на юг в Марсель или на север в Нормандию. Нинин экземпляр происходил из Нормандии. После оккупации Франции оттуда он попал в Кельн, а потом в Берлин, где и был реквизирован победителями.

— Какой он гладенький! Нинуль, а «Рено» он или она?

— Муж говорит, что это фамилия владельца завода Анри Рено. Значит, он. Я тоже об этом спрашивала.

— Какая прелесть! Я его еще поглажу.

— Гладь, ради Бога, хоть целуй! — засмеялась Нина. — А хочешь, я стану учить тебя водить?

— Меня, водить? Конечно, хочу. Тогда я буду служить тебе верой и правдой! — дурашливо взяла под козырек Александра. — Где твоя жилетка?

Цветные планки орденов Ленина, Боевого Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды они прикололи одну над другой по старшинству орденов сверху вниз, и получился цветной прямоугольничек, совсем небольшой, как крупная брошка, но для тех, кто понимает, более чем внушительный.

— Замечательно мы прицепили эти планки. Даже красиво, а, Сашуль? Эти генеральши теперь будут знать!. Садись, поехали!

— Прямо сейчас? Я побегу отпрошусь у Папикова, делать мне все равно пока нечего. Он отпустит.

Через четверть часа Нина и Александра уже катили в открытом белом кабриолете по безлюдной летней Москве, той Москве, даже по центральным улицам которой одиночные легковушки шли не чаще, чем с интервалом в двести-триста метров.

Ездили они только по центру города, на окраины выезжать не решались. В те годы преступность в Москве была очень высокая, и всякое могло случиться с двумя женщинами, хоть и в роскошном автомобиле.

— Ты за мной смотри, Саш, учись переключать скорости.

— А я умею. Я в госпитале много ездила, меня наш шофер Петр Михайлович научил, тот, с которым мы потом на мину наехали. А не наехали бы мы на ту нажимную мину, может быть, я б тебя и знать не знала.

— Если умеешь, тогда садись за руль. — Нина ловко остановила автомобиль и вышла из него, освобождая место за рулем для Александры.

Давным-давно не испытывала та такого чувства упоения, как в те два часа, что поездила по Москве под руководством красивой Нины.

— Ты что сияешь? В институт приняли?! — взволнованно встретила дочь Анна Карповна.

— Да при чем институт, ма! Нина дала мне порулить своим шикарным автомобилем! Представляешь, мамочка, я сама ездила по Москве!

— Боже мой, — чуть притухшим голосом сказала Анна Карповна, — Боже мой, и как оно все передается от одного к другому!

— От кого передается? Кому?

— Тебе. От отца. Он частенько просил своего водителя уступить ему место и сам садился за руль. Очень любил водить машину, как мальчишка. Значит, у тебя фамильное…