"Владислав Шурыгин. Возьми меня с собой" - читать интересную книгу автора

Мой спутник Игорь Ростовцев, бывший капитан-десантник из Костромы, тоже
был явно тронут красотой доктора и потому, не обращая внимания на Марко,
начал, путая сербские слова с русскими, выяснять у "доктора Златы" что-то на
тему того, какой режим Сергею теперь необходим. И не надо ли приходить за
лекарствами?
Для Марко эта картина, видимо, была уже настолько привычна, что он не
обратил на это никакого внимания. Настроение у него было отличное. И,
посмотрев на выбитых из строя двух бойцов, он сразу обратился ко мне:
"Выпьем, брат". Почему бы нет? И мы зашли в его госпиталь, аккуратно обойдя
"доктору Злату", с улыбкой выслушивающую ахинею Игоря и Сереги. И мы выпили
хорошо ракии - виноградного самогона. Ракия была что надо! Закусывали мягким
домашним сыром.
- Вот, брат, в Белграде у меня была женщина, - сказал задумчиво
Марко. - Какая была женщина! Огонь! Бывало, выпьем мы с ней стаканчика
три-четыре виски со льдом. Знаешь, Чивис-Регал. Терпкий, крепкий...
Всю дорогу обратно Ростовцев не находил себе места.
- Серега, ты честно скажи. У этой ханум, - Ростовцев служил когда-то в
Ташкенте и всех красивых женщин по-восточному называл "ханум", - есть
кто-нибудь?
Сергей отмалчивался, и по его сердитым взглядам было видно, что сердце
"доктора Златы" свободно, и что Сергей с ревностью думает о возможностях
крепкого, высокого бывшего капитана-десантника.
Потом мы на две недели ушли в горы. А когда вернулись, база отряда была
переведена в то самое село, где находился госпиталь. Дисциплина в отряде
сразу стала хромать на обе ноги. Простые сербы питают к русским какую-то
детскую, почти восторженную любовь. Ракия лилась рекой. Чувства кипели. Все
чаще донской казак Олег Бабюк ночевал не в казарме, а у Снежаны - моложавой,
медноволосой почтальонши, чей дом стоял неподалеку от казармы отряда.
Снежана почти три года вдовствовала. Муж ее погиб под Вуковаром в 92-м. И
вот теперь донской казак вернул в душу сербки солнце. Дети ее, пятилетние
близнецы, сразу признали в Олеге папу и ходили за ним неотвязно, как щенки.
Все это так сильно тронуло перекати-поле Бабюка, четвертый год
добровольствующего то в Приднестровье, то в Абхазии, что все чаще, выпив в
нашем кругу стаканчик, Олег задумчиво пощипывал пышные вислые усы.
- Надоела мне, хлопцы, эта война. Все. Как закончится, остаюсь здесь, у
Снежаны. Дом, дети, любящая женщина. Что еще-то надо?
...Злата опять глубоко вздыхает и открывает глаза. Они у нее огромные и
очень черные. Ресницы и брови тоже - красить не надо - оттенка воронова
крыла. Чувствуется, что турецкая кровь в Злате очень даже не на последнем
месте. Она долго смотрит с плеча на меня. Потом, приподнявшись на локтях,
ложится на мою грудь. Глаза ее близко-близко.
- Возьми меня с собой, в Россию, - тихо-тихо говорит она.
От неожиданности этой просьбы я теряюсь. Моргаю.
- Я хочу быть с тобой, - повторяет она. - Возьми меня с собой. - В ее
голосе страсть.
Не знаю, что ответить, и потому обнимаю и прижимаю ее к себе.
- Зачем тебе это, Злата? Зачем я тебе нужен? Зачем тебе Россия?
Но она вновь поднимается надо мной.
- Я люблю тебя. Я полюбила тебя в тот день, когда первый раз увидела. Я
хочу везде быть с тобой. Я хочу уехать с тобой. Не бросай меня здесь одну.