"Путешествие в седле по маршруту "Жизнь"" - читать интересную книгу автора (Петушкова Елена)

РУКОВОДСТВО К ЧТЕНИЮ

В книге сосуществуют, не пересекаясь, три композиционные линии. Первая — собственно жизнеописание Елены Петушковой. Все мнения, все умозаключения, все оценки принадлежат ей одной, и она несет за них полную ответственность. Вторая — то, что думает о Елене Петушковой, о ее друзьях, о спорте вообще и о неповторимом мире конного спорта в частности журналист Станислав Токарев. Это на его ответственности. Третья — диалоги, которые ведут Елена Петушкова и Станислав Токарев. 

5

Первые два года выездки совпали с первыми двумя курсами университета. Бог мой, как это было тяжко! Осенью и зимой в темноте звонит в половине шестого будильник, и ты со стоном заставляешь себя вылезать из-под одеяла, думая: "Есть же на свете счастливцы, которым позволено спать до семи!" Собственно говоря, эти муки я испытываю всю жизнь: я отношусь не к «жаворонкам», а к «совам», мне лучше посидеть попозже да поспать подольше, и в воскресенье меня до полудня не добудиться.

Особенно же трудно было привыкать к такой жизни после размеренных школьных лет: я разом окунулась в лихорадочный темп. В семь — тренировка в Сокольниках, оттуда — бегом на автобус, бегом в метро, бегом от метро к МГУ, в аудиторию, где в десять начинается лекция. Программа двух первых курсов на биофаке была насыщена огромным количеством разнообразных предметов, занятия продолжались до шести вечера. За двадцатиминутную переменку пообедать не успеешь, некоторые студенты просто пропускали лекцию, чтобы выстоять длинную очередь в столовую, но для меня еще и в школе сбежать с урока было выше сил. Мы с одной девочкой договорились по очереди приносить бутерброды и ели их в перерывах, пока не услышали, как кто-то о нас сказал: "А, это те, которые все время жуют". Тогда мы объявили бойкот маминым бутербродам и бегали весь день голодными. А вечером — множество заданных на дом задач, оформление лабораторных и практических.

Раньше, когда я видела в метро или в автобусе спящего человека, то свысока думала: "Как он может позволить себе спать на людях?" Но теперь на себе испытала последствия вечного недосыпания. Тем обиднее было, когда однажды, пробудившись в метро от дремы, услышала рядом с собой насмешливую реплику: "Небось нагулялась вчера?"

Для чего я все это пишу? Я ведь знаю: бывают трудности серьезней. Но пишу потому, что некоторым людям жизнь спортсменов кажется легкой и веселой, а ее аскетизм, отказ от развлечений чудится признаком ограниченности. Помню, как студентки из нашей группы презирали меня за то, что я не ходила на лекции по истории кино, которыми они тогда увлекались: "Подумать только, это из-за лошадей-то!"

Говоря откровенно, если бы я занималась не конным спортом, а каким-нибудь другим (теннисом или подводным плаванием — я говорю о видах, которые мне сейчас особенно нравятся), то не выдержала бы такой жизни. Пропустила бы одну-две тренировки в неделю, а потом совсем бы бросила. Но когда знаешь, что в деннике тебя ждет лошадь, живое существо, которому надо двигаться, бегать… Знаешь, что, если не придешь, тренер может посадить на твою лошадь кого-то другого и тонкие, налаженные взаимоотношения пойдут насмарку…

Сумасшедшая гонка продолжалась.

Родители протестовали: теперь уже не только папа, но и мама. Однако в этом случае проявилась одна из характерных моих черт — упрямство, которое срабатывало, когда упорства и целеустремленности уже не хватало. Да, именно упрямство.

Качество, которым умело пользовался Григорий Терентьевич Анастасьев, человек, сделавший из меня чемпионку. Мне еще многое предстоит рассказать о моем покойном учителе, пока же для иллюстрации упомяну о его излюбленной хитрости.

Хорошо изучив меня, он часто требовал прямо противоположного тому, чего добивался. Например, он говорит: "Ляля, на сегодня хватит". "Нет, нет, — протестую я, — еще пируэт, еще менку ног надо попробовать". Он делает недовольный вид, ворчит и ругается, а я стою на своем, а ему только этого и надо. В другой раз: "Ляля, еще пассаж, еще пиаффе!" "Нет, нет, лошадь устала, я устала".

Опять попадание в цель. Интересно, что однажды он мне раскрыл свою уловку и все равно я продолжала неизменно попадаться на эту удочку.

…Отнюдь не для самовосхваления, но для точности изложения должна заметить, что вечная гонка между манежем и университетом, ставшая в дальнейшем не легче, а лишь привычнее, не помешала мне учиться хорошо, получить диплом с отличием и быть принятой в аспирантуру без необходимых двух лет стажа. Я и аспирантуру умудрилась закончить досрочно — за два года четыре месяца. Обычно по отношению к спортсменам в печати применяется формулировка: "Оставив большой спорт, он в дальнейшем добился того-то и того-то". Но я сперва защитила кандидатскую диссертацию, а потом стала заслуженным мастером спорта.

Что касается выездки, то получилось, что первые мои два года в ней дали повод считать меня бесперспективной. Со мной занималась Роза Георгиевна Никитина, тренер нашего клуба — сама изъявила желание, приходила тоже к семи утра, но шли дни, шли месяцы, а у меня ничего не получалось.

Теперь-то мне ясно, что тогда я многого не понимала в тонком деле выездки, а Роза Георгиевна, хорошая спортсменка, прекрасно умевшая выезжать лошадей, ряд вещей считала азбучными и даже не предполагала, что кто-то может их не знать. Мы говорили на разных языках и не понимали друг друга.

Однако начались очередные каникулы, я смогла ходить на тренировки попозже, заниматься не в одиночку, а со всей группой выездки, и тренер клуба Иван Акимович Жердев объяснил мне все — буквально с азов. Летом мы впервые стартовали в первенстве СССР — правда, только в Малом призе, — и я заняла третье место, вслед за известным мастером спорта Еленой Николаевной Кондратьевой, теперь членом-корреспондентом Академии наук, профессором кафедры микробиологии нашего факультета.

Это было в августе, а в сентябре я с курсом уехала на картошку. Каплю же в мое отсутствие стали отдавать в прокат — перспективной лошадью ее все-таки не считали. Я уже говорила о хитростях опытных прокатных лошадей, моя же Капля была спортсменкой, была добросовестна и старательно бегала по нескольку часов в день. А легкие у нее и раньше были слабые. Когда я вернулась, кашляла она непрерывно — нажила эмфизему легких. Это заболевание не угрожает лошадиной жизни, но препятствует занятиям спортом. Пришлось отправить Каплю на лошадиный завод. Я осталась без лошади.

Мне давали то одну, то другую — из тех, которых выбраковывали троеборцы.

Я так бы ничего и не добилась, если бы не случай. Владимир Васильев ушел в другое общество, оставив свою Тину, старую, опытную, хорошо подготовленную кобылу, из тех, у кого многому может научиться молодой спортсмен. Сперва ее отдали другому всаднику, но она была слишком нежна, мягка, послушна, отзывчива на ласку, в общем, "дамская лошадь". Хозяин оказался для нее чересчур суров. И олимпийский чемпион Сергей Филатов, работавший тогда с группой выездки в «Урожае», настоял, чтобы Тина была моей.

Филатов являет собой фигуру чрезвычайно сложную, даже в какой-то мере трагическую. Лично я ему благодарна, да что я — весь наш спорт должен быть благодарен ему, хотя характеризовать этого противоречивого человека нужно объективно, что я попытаюсь сделать несколько позже.

Я получила Тину, и дело с ней пошло так хорошо, что на очередных соревнованиях мы «объехали» многих ведущих. Потом отправились на состязания в Ленинград, где мне пророчили выполнение нормы мастера спорта. Перед стартом мне показалось, что Тина какая-то скучноватая, но Роза Георгиевна сказала: "Не обращай внимания, это после дороги". Я отъездила Большой приз, поставила Тину в денник — ее трясло мелкой дрожью. Срочно вызвали ветеринара, он обнаружил двустороннее воспаление легких. О соревнованиях не могло быть и речи. Я уехала домой, Тина осталась в лазарете.

Прошло две педели, наступил май, на деревьях лопались почки, в воздухе стоял их нежный, горьковатый аромат. Я шла в клуб через парк, наслаждаясь первым теплом. Мне встретился наш спортсмен, начал какой-то разговор, вдруг оборвал его: "Знаешь, Ляля, ты не очень расстраивайся… Тина там, в Ленинграде, пала".

Спазм сжал мне горло, я почему-то пробормотала «спасибо» и пошла прочь, сама не зная куда.

Я вспоминала ее добрые, кроткие глаза, печальный и покорный взгляд. Ей, наверное, было очень тяжело, но она безотказно и добросовестно, без всякого принуждения с моей стороны выполняла все упражнения, напрягая свои последние силы.

Я не могла себе простить, что заставляла ее работать, хотя не знала о болезни, и угрызения совести гложут меня до сих пор.

Тогда я проплакала целый день, и это не женская сентиментальность — на моих глазах рыдали взрослые мужчины, закаленные конники, когда теряли лошадь, теряли проданного друга и полноправного партнера, которому, правда, от всех успехов и славы достается разве что лишняя морковка.

В нашей короткой совместной работе Тина сослужила мне огромную службу. Меня заметил на ней Григорий Терентьевич Анастасьев, главный тогда человек в нашем конном спорте, и настоял на том, чтобы меня взяли в сборную, чтобы дали Пепла.

Отсюда начинается шестнадцатилетняя история дружбы с лучшей лошадью моей жизни.