"Притяжение страха" - читать интересную книгу автора (Бароссо Анастасия)

Глава 23

ТАЙНИК

То, как она уходила в ночь и грозу с обескровленным Антонио. Как они, в ураган, оборванные и грязные, почти невменяемые, ловили на дороге хоть какую-то машину. Как укушенный Антонио в полубессознательном состоянии и она в вечернем платье ввалились под утро в холл «Дон Жуана», как смотрел на них видавший виды портье - все это осталось в памяти Юлии сбивчивым, рваным сном.

…Они проснулись у нее в номере. Тесно обнявшись, закутанные в покрывало, ледяные от холода, наполнившего помещение с картонными стенами. Что подумал о них портье - лучше не знать. И хорошо, что у нее дешевый отель. В дорогой, их бы, точно, не впустили.

Давно был день, когда они проснулись. Но он не сильно отличался от ночи. Черно-серое небо, плотно затянутое дождевыми облаками, не оставляло надежд на скорое потепление.

Обоих трясло - от промозглого холода и слабости. Это было как жесточайшее похмелье. Как отходняк от недельной пьянки или состояние недолеченной простуды. Пальцы рук и ног оставались ледяными, и был только один способ быстро согреться. Слава богу, в обшарпанном санузле была горячая вода.

Сначала они лежали, уместившись друг напротив друга в тесной ванне. Отогревались, отдавая клубам поднимающегося от воды пара все то, что им пришлось пережить в эту ночь.

Потом она смывала кровь и грязь с волос и тела Антонио. Осторожно очищала раны и ссадины, оставшиеся на нем после встречи с Себастьяном.

Юлия так и не узнала - что он понял из того, что видел? Кажется, он вообще не хотел ничего понимать. Или находился в шоке - таком сильном, что был не в состоянии анализировать события? Как бы то ни было, он ни о чем не спрашивал. Не пытался выяснить, каким образом, она оказалась именно там, где ей грозила самая страшная опасность. Он только смотрел на нее, и глаза цвета горячего кофе наполнялись то страхом, то тоской, то ненавистью. А еще - желанием.

Отдаваясь ему в наполненной горячим паром ванной «Дон Жуана», Юлия мстила дону Карлосу за все то, что было и чего не было, словно хотела в его лице отомстить всему миру за свою вечную неприкаянность, за собственные ошибки. А Антонио мстил ей. За то, что он пережил, оказавшись жертвой с самого детства. И еще - за ее предательство. Знал ли он о нем? Или - только подозревал? Не важно. В любом случае он имел на это право. Может быть, чувствуя это лишь интуитивно, он был груб, даже жесток. И это было к лучшему.

Красное сказочное платье было безнадежно испорчено. И валялось скомканное, мокрое, рваное в углу комнатки, словно растекшаяся кровавая лужа.

Юлия с неожиданным удовольствием снова надела Джинсы и трикотажную кофту.

Антонио пришлось натянуть на себя влажную, грязную, окровавленную одежду.

Ураган чуть утих, но шторм бушевал с прежней силой. Огромные волны, разбиваясь о скалы, заливали открытую террасу «Минервы». С которой, конечно же, давно убрали все столики.

Бушующее море сделалось разноцветным. Вместо обычной, равномерно-матовой, бирюзы оно переливалось, словно перламутр внутренней стороны огромной раковины. Узкая полоса темной лазури у горизонта вливалась в молочно-зеленую, которая потом переходила в широкое, черно-фиолетовое пространство. Ближе к берегу, вода становилась изумрудно-синей, а еще ближе взбаламученный песок и мелкие ракушки взмывали вверх огромными волнами цвета «хаки», отороченными воздушными белыми кружевами. И разбиваясь о прибрежные скалы, выплескивались на набережную.

Холод и ветер были везде и повсюду, от них не было спасения даже на узких улочках городка. И Юлия, подчиняясь властному порыву, потащила Антонио к опустевшей набережной. Она чувствовала, что долго - а, может быть, уже никогда - не увидит этого места. И хотела запомнить…

Пока она заворожено смотрела на море, Антонио стоял позади, чуть поодаль. О чем он думал? Она не знала. Да и не имела большого желания знать его мысли.

Сама она вспоминала свою первую ночь здесь. Черный лак с напылением «металлик». Пьяный кураж, дающий ложные надежды… А потом еще - синее золото теплого моря. Прохладу и спасение, даруемые водой, и наконец… маленькую бухту. Ночной берег, мокрый песок под спиной. И темное лицо, медленно склоняющееся над ней…

«Трамонтана» была закрыта - что, впрочем, не удивительно. В такую погоду, в маленьком курортном городке, бессмысленно открывать подобные заведения. Но все-таки тревога сжала сердце нехорошим предчувствием.

Поэтому, они почти бежали по мокрым улицам, а потом ворвались без стука в квартирку на втором этаже.

Они не сразу заметили странную реакцию на их появление. То есть - почти отсутствие таковой. Все были здесь, но непривычная тишина царила в доме шумливого сеньора Мигеля.

Даже бесцеремонность, с которой Антонио, втолкнувший Юлию в кухню, продемонстрировал ей содержимое чужого холодильника - доверху забитого пакетами с замороженной кровью и физраствором, осталась незамеченной.

- Не стоит, - поморщилась Юлия, - я уже знаю…

В другое время, это привело бы хозяев в замешательство и выглядело бы несусветной наглостью. А теперь - Хуан только сделал слабую попытку воспротивиться, когда Антонио распахнул дверь в комнату Моники.

Она лежала в разобранной постели. И была словно без сознания. Капельница, уже не нужная, стояла в углу комнаты. Вместо нее у постели на табуретке сидел сеньор Мигель.

- Что с ней? - спросила Юлия, чтобы хоть что-то сказать.

Сеньор Мигель лишь поднял на них выпуклые, слезящиеся глаза, и подбородок его затрясся, мешая говорить.

- Дон Карлос…?! - прошептала она в ужасе, не желая знать ответ.

- Не только, - вздыхает Мигель.

- Себастьян? Он… Он был здесь сегодня?!!

Он кивает. И прячет лицо в толстых ладонях.

- Но почему - она?!!

Юлия кричит, нарушая тишину, окутавшую туманом этот печальный дом. Кричит, с удивлением понимая, что больше не в силах выносить несправедливость жизни. Хуан, успокаивая, словно это у нее, Юлии, случилось горе, кладет ей руку на плечо.

- Мама всегда говорила - что нам, с Хуанитой жить, а папа должен управлять агентством… - просто объясняет он.

- Понятно…

Склонившись над брусничной скатертью, Хуанита, абсолютно безучастная ко всему происходящему, создает очередной шедевр.

Вероятно, вдохновленная непогодой и мистической чернотой за окнами, молча и рьяно, она водит кисточкой по листу бумаги размером почти со стол. Свободная часть его завалена красками, баночками, кистями и карандашами. Она рисует, не обращая внимания ни на кого и ни на что… И ей можно только позавидовать.

Хуан, двигаясь, словно сонный зомби, дает Антонио свою одежду.

Лучше не видеть, как будут смотреться на его высокой, узкой фигуре холщовые брючки и клетчатая рубашка Хуана. Пока он сидит голый, закутанный в колючее одеяло, Хуан мажет какой-то вонючей мазью его ссадины и рану на голове.

О, ужас. Это значит - пока она отдавалась Карлосу в шелках и роскоши, Себастьян выпил всю кровь из Моники и…

Она застонала. Закачалась, сидя на диване. Сжала ладонями голову, раскалывающуюся от тоски и ужасных мыслей. Неразрешимых мыслей.

- Простите, сеньорита… Мы, вас предупреждали сразу… почти сразу.

Сеньор Мигель, как видно, истолковал это ее страдание по-своему.

- Мы не хотели этого, простите. Нужно было сказать вам все еще тогда… мы говорили…

- Да-да, говорили, говорили… Все нормально.

Хуан накрывает их обоих пледами и кормит супом, сваренным из улиток и мидий. Юлия почти не ест. Ее лихорадит - от вида и запаха этой еды. Убожество всего этого теперь, после дома на холме, так бросается в глаза! Каждая мелочь, раньше воспринимавшаяся, как должное, от пыли в углу прихожей до засохшей мухи между оконными рамами. И даже тонкая, почти незаметная трещинка на фаянсовой чашке, из которой она пьет жасминовый чай со слишком резким запахом, от которого уже мутит… Значит, она и вправду монстр. Еще худший, чем он.

И ведь она могла бы - нет, и сейчас еще может - ничего этого не видеть! Не чувствовать больничного запаха смерти, не видеть рук сеньора Мигеля, закрывших одутловатое лицо… Не помнить о глазах Антонио.

Она хочет только одного. Хочет вернуться в спальню с черной шелковой кроватью, камином и креслом. К Карлосу, который - и она знает это точно - который ждет ее. Все еще ждет. Тоска, острая и мучительная, сжимает желудок спазмами при одной мысли о силуэте на террасе третьего этажа.

Юлия решительно отставляет в сторону чашку с так и не выпитым остывшим чаем. Что он там сказал - у них только сутки, пока очнется Себастьян?

Только сутки! Большая часть, из которых уже прошла.

Юлия медленно подходит к Хуаните. Стоя у нее за спиной, вглядывается в акварельное изображение.

Там, на плотном шершавом листе разворачиваются жуткие сцены апокалипсиса - такие красивые и величественные, в присущей Хуаните фантастической манере. Они, тем не менее, поражают своей реалистичностью. При этом покой и какая-то безмятежная уверенность не сходят с лица художницы. И это - самое страшное, гораздо страшнее самой картины… Это так страшно, что Юлия немедленно произносит, громко и четко:

- У нас осталось несколько часов!

- О чем вы говорите? - спрашивает Хуан.

А Хуанита, впервые за все это время, поднимает голову от своей незаконченной картины.

Но Юлия обращается не к Хуану. А к Антонио, закутанному в плед, с чашкой дымящегося чая в больших ладонях. И он то, как раз ничего не переспрашивает. Потому что - Юлия знает это - он и без перевода понял, о чем она.

- Мы должны уничтожить чертежи… Хуан, переведи, пожалуйста.

Но Антонио не желает слушать. Не желает понимать то, что говорит ему Хуан, испуганно переводя слова Юлии. Но - понимает. Это видно по тому, как он снова побледнел и невольно втянул голову в плечи.

- Если ты не хочешь, я поеду одна. Только без тебя у меня ничего не получится…

- Quieres de perderse, cymo mi padre?!!40 - кричит он. - A ti sera mas facil de e'ste?!!! [40]

Он трясется и плачет, расплескивая на пол горячий чай.

- Нам не придется лезть на строительный кран, - очень тихо говорит Юлия.

Она достает из заднего кармана джинсов ключ, подаренный Карлосом.

- Что это?

- Ключ от апокалипсиса… То есть - от гробницы Гауди.

- Откуда… - он останавливается на полуслове, и смотрит опять со страхом.

- Не важно…

- Мы погибнем.

- Мы так и так погибнем. По крайней мере - ты. Антонио молчит, глядя на нее с ненавистью, чуть ли не большей, чем та, с которой он глядел на дона Карлоса.

- Выбирай!

- Cymo vas ahora alia a llegai?! [41] - Антонио хватается за этот вопрос, как за последнюю соломинку.

Тогда, Хуанита вдруг бросает рисовать. Встает из-за стола, подходит к тумбочке в крохотном коридоре, что-то достает из выдвижного ящичка. А потом - молча протягивает Юлии ключи. Автомобильные ключи с нелепым брелком в виде человеческого черепа.

Хуан виновато смотрит в окно, где молнии продолжают сверкать и ливень хлещет по тротуарам с удвоенной силой. И произносит, опустив лобастую голову:

- Мой мотоцикл рядом с домом…

- Спасибо, - говорит Юлия, бросая ключи Антонио.

Он встает. Ссутулив плечи, ни с кем не прощаясь, выходит из квартиры.

Юлия, напротив, окинув взглядом комнату с брусничной скатертью и полотняным диваном, улыбается и бросает уже привычное:

- Хола!

Последнее, что она видит - робкая надежда в выпуклых, покрасневших глазах сеньора Мигеля за толстыми стеклами очков.

…Ветер. Ливень. Скорость. Кромешная тьма и слепые огни придорожных фонарей. Машин мало - на шоссе сейчас лишь те бедняги, кого непогода застала в середине пути. А еще рейсовые автобусы, как миражи - то ли несутся, то ли ползут навстречу, каждый раз пугая размерами и слепя дальним светом фар.

Только теперь, вжимаясь в спину Антонио, обхватив его руками изо всех сил, Юлия поняла - тошнотворная поездка в душном автобусе по извилистому серпантину, да что там - даже маленькая неприятность, случившаяся с ней в тот памятный вечер, когда она чуть не испортила обивку роскошного авто - все это рай. Просто рай по сравнению с этой немыслимой сумасшедшей гонкой! Не говоря уже о том, что она вообще впервые в жизни села на мотоцикл.

В ночи, наполненной надрывным ревом двигателя и раскатами грома над взбесившимся морем, они мчатся, сами похожие на призраки. Вода, мерцающими брызгами, летит из-под колес по обе стороны их мотоцикла - как два узких, длинных крыла. Вода больно хлещет в лицо и голову. Хуан, конечно, не предполагал таких экстремальных вояжей - простенький мотоцикл был ему нужен исключительно для передвижений по городку и окрестностям, на минимальной скорости.

- Господи, Господи… Помоги, помоги…

Губы Юлии сами собой, бессознательно, беззвучно и почти безнадежно повторяют эти слова, как некую охранительную мантру. Только однажды она вскрикнула, и голос мгновенно сорвался на визг - когда показалось, что две черные тени пронеслись над дорогой, наперерез несчастному мотоциклу.

Или это просто потемнело в глазах от страха и напряжения? Как бы там ни было, она предпочла просто зажмуриться… И именно в этот момент, они чуть не вылетели в кювет.

Юлия, прижимаясь мокрой щекой к куртке Антонио, тихонько заскулила…

Казалось, что поездке этой не будет конца. Вероятно, дон Карлос силой своего тайного знания удлинил дорогу, сделав ее беспредельной или просто пустив по кругу… И они так и будут мчаться, и мчаться по скользкой блестящей змеиной спине, каждую секунду готовые погибнуть, врезавшись в столб или попав под колеса автобуса… Юлия начала терять силы и впадать в отчаяние, когда впереди показались индустриальные огни спящей Барселоны.

Дальше, все было просто.

Подземный гараж, черная служебная дверь, мокрый тоннель и вот… Прежде чем отворить склеп, Юлия на миг прикрыла глаза. Сжала в кулаки пальцы, онемевшие оттого, что они слишком долго вцеплялись в куртку Антонио. Необходимо было сейчас же отогнать от себя воспоминание о Карлосе, расстегивающем на груди голубую рубашку.

Снова каменная Мадонна, и колонны, и свечи в изголовье гранитной плиты. Только теперь не до смеха. И не до романтики.

- Где этот тайник… ты знаешь?

Антонио ошалело глядит на полированную плиту, не в силах отвести взгляд от могилы прославленного предка. Он выглядит как человек, находящийся под гипнозом. Как человек, готовый вот-вот утратить всякую связь с реальностью, настолько явно переставшей его интересовать, что Юлия кричит, нарушая святость места:

- Где тайник?!!

Антонио, очнувшись, озирается по сторонам. Он что-то бормочет по-испански и подходит к одной из стен крипты.

- La pared justa… La pared justa… [42] - безостановочно повторяет он.

И начинает шарить ладонями по плитам каменной кладки. Это приглушенное бормотание и этот жест - как у слепого, ощупывающего незнакомую поверхность, словно в поисках выхода, которого нет… Он лихорадочно изучает глухую стену, точно замурованный заживо - все это так действует на нее, что к горлу подкатывает тошнота. Или это просто запоздалое следствие их поездки?

- Ну, что?

- Parece, aque… [43]

А дальше, все вообще, до смешного банально. Надо же - как в затасканных голливудских мистических триллерах! Он надавливает на одну плиту, на другую и вдруг, с нудным, режущим слух скрежетом из стены выдвигается камень. Антонио запускает руку в темноту проема… и через секунду достает оттуда длинный, больше полуметра, кожаный черный тубус с золотым тиснением и какими-то надписями. Может, на нем обозначено фирменное клеймо производителя или что-то подобное.

Антонио осторожно отвинчивает крышку тубуса. Внутри видны туго скрученные края плотной бумаги!

Одна и та же мысль была в их взглядах, когда они посмотрели друг на друга ошалевшими глазами - да и как могло быть иначе? Сжечь! Уничтожить прямо здесь и сейчас! Только вот - есть ли у кого-нибудь из них зажигалка? Ирония судьбы - они хлопают себя по мокрым карманам. И еще не успевают осознать своего фиаско, когда вдруг ощущают порыв ледяного ветра, от которого небольшое помещение мгновенно наполняется убийственным холодом.

А в следующий момент Юлия чувствует, что элементарно не может дышать.

- Ну, что - теперь ты потанцуешь со мной?!

Она узнала голос Себастьяна. Его руки - холодные и жесткие, словно сталь, с безжалостной силой вдавили Юлию в такую же холодную и твердую, абсолютно каменную грудь вампира. И продолжают вдавливать. До тех пор, пока не останавливается дыхание.

Она была почти без сознания, когда ее с пугающей скоростью влекли вверх по винтовой лестнице, ввинчиваясь тошнотворной спиралью в мрачное грозовое небо.