"Василий Шукшин. Любавины" - читать интересную книгу автора

утром его вместе со всеми поднимал отец. Макар боролся, как мог, за лишнюю
минуту сна. После каждого оклика он уползал все дальше в глубь полатей и
под конец оказывался у самой стенки. Там отец доставал его ухватом. Толкал
в бок железными рогами и говорил беззлобно:
- Ты гляди, что выделывает, боров... спрятаться хочет. Эй!
Макар поднимался злой и помятый. Ворчал:
- Пихает, как колоду... Они же вострые!
Младшие братья наскоро ополоснули лица, пошли во двор убираться - задавать
корм скоту, поить лошадей...
Занимался рассвет.
По всей деревне скрипели ворота, колодезные валы, гремели ведра.
Переговаривались, покашливали люди. Из края в край, то стихая, то с новой
силой, весело горланили петухи. Где-то отчаянно ломилась из закутка свинья.
Небо было ясное. Воздух стоял чистый, по-утреннему свежий, с тонким
запахом дыма и парного молока.
Макара слегка пошатывало - не выспался.
В конюшне, взнуздывая жеребца, он тоскливо попросил брата:
- Сделай один, а? Я где-нибудь придавлю с часок. Прямо с ног ведет - до
того спать охота.
- Лезь, спи, - согласился Егор. - Только подальше куда-нибудь.
Макар забрался на сеновал, зарылся в сухое пыльное сено, с величайшим
удовольствием зажмурился... Засыпая, забормотал:
- Жили же цари, мать их в душу! Спали сколько влезет...
Егор погнал на реку лошадей.
По Баклани густо шел лед. Над всей рекой стоял ровный сплошной шорох. В
одном месте, на изгибе, вода прибивала к берегу. Льдины покрупнее
устремлялись туда, наползали на берег, разгребая гальку... Показывали
скользкие, изъеденные вешней водой морды, нехотя разворачивались и плыли
дальше. Умирать.
Сразу за рекой начиналась тайга - молчаливая, грязно-серая, хранившая
какую-то вечную свою тайну... А дальше к югу, верст за сорок, зазубренной
голубой стеной вздыбились горы. Оттуда, с гор, брала начало бешеная
Баклань, оттуда пошла теперь ворочать и крошить синий лед.
Безлюдье кругом великое. И кажется, что там, за горами, совсем кончается
мир. У бакланских бытовало понятие "горы", "с гор", "в горы", но никто
никогда не сказал бы "за горами". Никто не знал, что там. Может, Монголия,
может, Китай, что-то чужое. Свое было к северу. Туда и тайга пореже и
роднее, и пашни случались, и деревни - редко, правда, там, где милостью
божьей тайга уступала людям землю. Уступила она землицы и бакланским -
пашни начинались за деревней большой черной плешиной в таежном море. Туда
же, к северу, вела единственная дорога из Баклани (к районному селу и
уездному городку). А на юг петляли тропки к пасекам, охотничьим избушкам и
на покос.
Молчание тайги и гор задавило бы людей, если бы не река - она одна шумела
на всю округу.
Быстро светлело. От воды поднимался туман. Егор зябко ежился, посвистывал
лошадям, чтобы они дружнее пили. Лошади одна за другой отходили от воды,
вздрагивали - вода была студеная.
Напилась последняя - маленькая жеманная кобылка по кличке Монголка,
любимица Емельяна Спиридоныча.