"Борис Штерн. Эфиоп" - читать интересную книгу автора

- Будь-яке.*2

- Скворцов, - сказал Гумилев.

Стражник с мушкетоном написал бамбуковой палочкой на песке: "Шкфорцопф", и
Гамилькар с этим самым Шкфорцопфом наконец въехали в Офир. В Лунном ущелье на
первой же заставе они сменили ослов на мулов, выпили кофе и направились в
горы.

Гумилев был добрым малым и хорошим белым человеком, по он ошибался, он
забыл, что Ганнибалы в России все-таки водились - да еще какие! - сам
Alexandra Pouchkin числился по России не только Пушкиным, но и Ганнибалом, он
был пра-пра-внуком одного из сфирских нгусе-негусов - его великого предка
Арама Ганнибала в детстве украли арабские купцы, - и вот Гамилькар уже
рассказывал Гумилеву офирскую легенду об "арапе Петра Великого", как продали
арапчонка султану, султан подарил ребенка русскому царю Piter'y Pervom'y*3,
русский царь крестил Арама и послал его учиться в Париж, где тот согрешил со
знатной графиней, сделал ей ребеночка, запутался в долгах и дуэлях, поспешно
вернулся - попросту удрал - в Россию, где и сгинул в Сибири после смерти Петра
Первого. Все это передавалось с такими чудными подробностями, что нельзя было
разобрать, где тут правда, а где художественный вымысел, где офирская легенда
шпарила по "Арапу Петра Великого", где по "Трем мушкетерам", а где по
биографии Мигеля Сервантеса, - но Гумилеву так хотелось верить в эту историю,
а Гамилькар так походил на курчавый тропининский портрет Пушкина, что в нем
вполне можно было предположить если и не прямого родственника великого позта,
то хотя бы пятую воду на киселе и уж точно ровню по происхождению.

Гумилев доставал из-за уха огнеупорную иглу купидона, затачивал ее на
оселке из лунного камня, макал в походную чернильницу и, трясясь на спине
мула, записывал этот офирский фольклор в толстую амбарную книгу. К концу
путешествия Гумилев был в ужасном виде: платье изорвано колючками мимоз, кожа
обгорела и стала медно-красного цвета, левый глаз воспалился от солнца, нога
болела, потому что упавший на горном перевале мул придавил ее своим телом, к
тому же у Гумилева случился острый приступ ишиаса, поясницу ломило, его
скрючило в букву "Г", - на заставах Гамилькар снимал его с мула, растирал
поясницу купидоньим ядом и опять усаживал в седло.

Но вот через восемь дней они въезжали в столицу Офира Амбре-Эдем, и
Гумилев записал:

Восемь дней от Харрара я вел караван
сквозь библейские Лунные горы
и седых на деревьях стрелял обезьян,
засыпал средь корней сикоморы.
На девятую ночь я увидел с горы -
этот миг никогда не забуду -
там внизу, в отдаленной равнине, костры,
точно -красные звезды, повсюду.