"Николай Николаевич Шпанов. Пятьдесят бесконечностей " - читать интересную книгу автора

Заутра глас раздастся мой...

Сидя у него в ногах, комиссар тихонько подтягивал. Мы молчали.
Ближе к полуночи Прохор неожиданно вскочил с койки.
- На аэродром, товарищи!
В тишине избы было слышно, как стукаются друг о друга металлическими
корпусами пристёгиваемые гранаты. Кто-то рассыпал по столу пистолетные
патроны и, бранясь себе под нос, ловил их по клеёнке.
Мы шли деревенской улицей, потом полем, на котором в свете яркого
месяца были видны бегающие под ударами ветра снежные закрутни. Вошли в лес.
Снег особенно звонко скрипел на убитой людьми и машинами дороге.
Проваливаясь по пояс в сугробах, мы обошли самолёты. Они стояли у опушки,
уже лишённые масок, готовые к вылету с первым светом. Лётчики, механики,
вооруженцы, казавшиеся в полутьме чудовищно большими и страшными от своих
неуклюжих комбинезонов, не отходили от машин. Под крыльями на снегу чернели
кучки ручных гранат и выставленные на треногах пулемёты.
Закончив обход, мы собрались в блиндаже командного пункта. Скоро к нам
присоединились командиры и комиссар штурмового полка. Командир-штурмовик,
высокий плечистый майор Кравец - любимец Прохора, был сегодня мрачен. Он
молча опустился на лавку против комелька и сосредоточенно уставился на
огонь.
- Что замрачнел, майор? - спросил Прохор.
- Все думаю.
- О чем же тебе думать?
- Правильно ли мы с вами поступили, не улетев на новые точки?
- Мы поступили? - Прохор удивлённо поднял брови. - А разве тебе было
дано право выбирать, как поступать? Приказ оставаться здесь был дан мною, а
размышлять о том, окажусь я прав или виноват, нужно мне, а не тебе. Верно,
комиссар?
- Верно, - сказал комиссар и обернулся к спускавшемуся в блиндаж
командиру истребителей - маленькому, коренастому майору Клюеву: - Споём,
майор?
Клюев похлопал рукой об руку, подул на них и подсел к печке. Это был
наш лучший тенор.
- Что будем петь? - спросил он, весело блестя живыми глазами.
Вместо ответа Прохор затянул басом:

Ревела буря, гром гремел,
Во мраке молния блистала.

К нему первым присоединился баритон Коваля. Следующая строфа шла уже с
участием Клюева. Его чистый и звонкий голос лился легко и свободно:

Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой...

Время от времени начальник штаба поднимал руку. Это означало, что ему
необходимо молчание. В углу блиндажа пищал зуммер телефона.
Начальник штаба опускал руку, и пение продолжалось.